Династия Тан является важным периодом в истории Китая. Этот период характеризуется экономическим расцветом, социальной стабильностью и блестящей культурой. Китайская классическая поэзия находилась в расцвете.
Династия Тан * является важным периодом в истории Китая. Этот период характеризуется экономическим расцветом, социальной стабильностью и блестящей культурой. Китайская классическая поэзия находилась в расцвете. Поэтическое творчество в то время даже стало одним из главных составляющих жизни всего общества, а также одним из предметов на государственных экзаменах (для получения права на поступление на государственную службу). В полное собрание поэзии династии Тан вошло около 50 тыс. стихов более 2300 поэтов.
Танскую поэзию исторически можно разделить на 4 этапа: поэзия начала династии Тан; поэзия расцвета династии Тан; поэзия заката династии Тан и поэзия упадка династии Тан.
К начальному этапу Танской поэзии (618—721) относится творчество «четверых выдающихся»---Ван Бо, Лу Чжаолинь, Ло Биньван и Ян Цзюн. Они создали систему чередования рифм и ритма стиха, и с тех пор китайская поэзия прошла значительный путь развития типа «Люйши» (уставное пятисловное или семисловное восьмистишие). Это позволило поэзии танской эпохи проявить свой стиль. Речь идет о темах стихов, которые были наполнены богатым содержанием.
Танские поэты в своих стихах описывали широкий социальный фон Китая. творчество поэтов отличалось ясным, живым и откровенным стилем. В начале Тан самым знаменитым поэтом в Китае являлся Чэнь Цыан, который отстаивал мнение о том, что поэзия должна отражать реальную жизнь. Его стихи открыли широкий путь развитию танской поэзии.
В период расцвета династии Тан(712-762) танская поэзия испытала апогей своего развития. Этот период знаменит большими достижениями в поэтическом творчестве. В это время появились стихи, в которых внимание авторов сосредоточено на различных сюжетах. Некоторые поэты увлекались описанием прекрасных природных пейзажей Родины; некоторые стремились описать неприступность пограничных крепостей; некоторые любили прославлять героизм; а некоторые поэты в своих стихах описывали нужды простого народа, отражали его полную страданий, трудную жизнь. Благодаря появлению этих поэтов и их произведений во время династии Тан во всей стране сложилась благоприятная атмосфера для развития литературного творчества.
В период расцвета династии Тан наиболее известными поэтами были: Ли Бо, Ду Фу, Ван Вэй, Мэн Хаожань, Гао ши, Цэн Цэнь и другие. В частности Цэн Цэнь прославился произведениями, в которых он описывал деятельность на пограничных рубежах страны. В стихах Гао Ши наиболее четко отражены чаяния простых людей.. Однако самыми прославленными танскими поэтами являются «Небожитель поэзии»--Ли Бо и «Священномудрый поэт»-- Ду Фу, стихи которых оказали большое влияние на поэтическое творчество литераторов последующих эпох.
В период заката династии Тан наиболее известными поэтами были: Бо Цзюйи, Юань Шэнь, Ли Хэ и другие. Среди них, Бо Цзюйи прекрасно владел жанром пародии. В его стихах содержится ирония по поводу обложения населения непосильными поборами и протест военной агрессии. Кроме того, Бо Цзюйи писал свои стихи простым и живым языком, поэтому его произведения пользовались большой популярностью у читателей.
Ли Хэ умер рано, он прожил немногим более 20 лет. Всю жизнь он прожил в большой нищете, не повезло ему и в поисках карьеры. В его стихах присутствует богатая фантазия, оригинальные и интересные мысли и лирический настрой.
В период упадка династии Тан(827—859) наиболее прославились поэты Ли Шанин и Ду Му В стихах Ду Му отразились его политические устремления. А произведения Ли Шанина известны своей четкой структурой, прекрасным живым языком и лирическим стилем. В его стихах описаны невзгоды на пути к карьере. Среди его произведений наиболее известно стихотворение «У Ти»(без названия).
Династия Тан*
唐朝 táng cháo
династия Тан (618—907 гг.)
Введение
Китай… Великая древняя земля. Эта цивилизация, имея долгий исторический путь, создала поистине гениальное искусство. Влияние Китая на соседние государства трудно переоценить. Япония, Персия, Монголия, Индия.… Список может быть почти бесконечен. Китайская земля породила множество гениев науки и искусства. Всем известно, что бумага, компас, порох, книгопечатание, спички созданы в Китае. Но в самом Китае помимо науки всегда ценилась поэзия: этот вид литературы был не только всенародно любим, но и входил в программу обязательных экзаменов на государственную должность. Вступая в противоречие с японской поэзией хайкай, китайские литераторы создавали плавные, ритмичные и спокойные стихи. И если хайку – это удар меча самурая, то стихосложение Китая – это медленный танец восточной красавицы. Это не жесткая ката (формальное упражнение в японских боевых искусствах), а свободолюбивое таолу (формальное упражнение в китайских боевых искусствах). Не удар грома, а тишина небес…Стихи поэтов Поднебесной – это человеческая речь, переплетенная с бессмертной мелодией природы.
Несколько лет назад в период исследования японской поэзии мне посчастливилось познакомиться с творчеством великого китайского поэта Ли Бо. Я был поражен ярким контрастом между его поэзией и хайку, несомненным сходством китайской поэзии с классической русской поэзией и ее внутренней гармонией.
Автор исследования провел опрос наших ровесников с целью выяснения их представления о Китае. Самым распространенными были ответы: страна с большим населением, Великой Стеной, сушеной саранчой и дешевой рабочей силой. Нередким было уточнение – страна с великой культурой. Некоторые добавляли, что это страна, породившая даосизм, конфуцианство и многие боевые искусства. Но никто не ответил, кто был основателем даосизма, чему именно учил Конфуций и чем тайцзицюань отличается от багуачжан. А о великой китайской литературе, совершенствовавшейся на протяжении тысячелетий, вам скажут единицы.
После знакомства с наследием поэзии Поднебесной появилось желание исследовать его и проникнуться его самобытностью.
Если японская культура долгое время основывалась на принципах бусидо (кодекс самурая), то китайская – на жизнелюбии и сострадании к ближнему. Этим Китай близок к нам, европейцам. Любовь к жизни не могла не отразиться в поэзии Поднебесной в форме литературного гедонизма.
Цель этой работы – исследовать этот феномен. Гедонизм - понятие греческой философии. Но, как таблицы умножения верна для всех стран в равной мере, так и этические учения практиковались во всех уголках планеты, лишь в разных «системах исчисления». Гедонисты считают, что человек всегда стремится к наслаждениям, удовольствиям и комфорту, а также всегда избегает страданий. Но гедонизм западный – гедонизм эгоцентричный. А гедонизм китайский – гедонизм гуманистический.
Что важно и наиболее привлекательно в китайской классической поэзии? Необычность, национальная терпкость, традиционность, религиозность. Но если бы дело было только в этом, то ничего, кроме любопытства, и не вызывала бы она у не китайца. Но по всему миру сотни людей различных национальностей читают поэтическое наследие Китая не только из любви к экзотике. Она задевает некие струны в душе людей. Как умелый гитарист извлекает из струн песню, так древние пииты Поднебесной – музыку души. А это означает, что главное в китайской поэзии – её общечеловеческое начало, содержащееся в ней и до перевода скрытое от неподготовленного взгляда за таинственно-завораживающей орнаментальной стеной из иероглифов.
Так ли уж много надо знать, чтобы почувствовать красоту и естественность линий здания или вазы, углубиться в смысл нарисованной картины, если их создал гений далекого от нас народа? Здесь нет преград между зрителем и объектом его любования, здесь и чужестранец может иной раз быть не меньшим ценителем, чем соотечественник художника. Поэзия же другого народа для общения с собой требует перевода слов и передачи мыслей, что всегда нелегко и что не всегда доступно.
Больше других поэтов Китая мне импонируют Ли Бо и Ду Фу, великие литераторы эпохи расцвета китайской поэзии, эпохи Тан.
Целью этой работы является поиск отражения гедонизма высшего общества Поднебесной в эпоху Тан в классической китайской поэзии.
Данная цель определила постановку следующих задач:
– изучение танской поэзии,
– выявление основных особенностей жанра,
– поиски причин утонченности Китайской поэзии,
– поиск причин гедонистических и гуманистических мотивов в поэзии Ли Бо и Ду Фу.
Глава 1. Китайские эпикуры.
Приснилось мне, что я Ду Фу.
Что песни я пою и сочиняю,
Что я гуляю сквозь пургу,
Как винные пары благоухаю.
789г н.э.
Лю Ши
1.1. Особенности танской поэзии.
Эпоха правления династии Тан, продлившаяся с 618 по 905 года, в истории Срединного Царства была эпохой политического, культурного и экономического подъема страны. Императоры Тан объединили и сплотили страну, пребывавшую в феодальной раздробленности. В истории китайской литературы династия Тан осталась как покровительница поэзии. Достаточно сказать, что императорское издание поэтов этой эпохи «Юй дин цюань тан ши» насчитывает 2 200 поэтов, что невозможно было без поддержки правительства. «С наступлением эпохи Тан стихи стали совершенны, закончены во всех своих видах и стилях; все способы стиха были точно так же отчетливо проявлены» сказано в предисловии к «Юй динь цюань тан ши».
Для танской поэзии характерно рифмовка а а в а, которая была очень популярна на востоке во все времена. Достаточно вспомнить рубаи. В танское время поэзию делили на два жанра: ши (классический формализм) и цы (как правило, любовная лирика). Ши - стихи с четырехсловной (чаще всего в дотанской поэзии), пятисловной и семисловной, с двухстрочной строфой, с цезурой в четырехсловных и пятисловных стихах после второго знака, а в семисловных - после четвертого знака. Ши – это древняя, архаичная, изначальная форма поэзии, в отличие от цы. Цы – плод эпохи Тан. Тематика цы вначале ограничивалась только личными переживаниями стихотворца. Цы, в отличие от ши, состоят из неравных строк и сочинялись на определенные мелодии. Названия мелодий остались и впоследствии, когда стихи цы потеряли музыкальное сопровождение, уже теперь неизвестное нам и определяемое лишь по манере размещения неравнословных строк.
На поэзию эпохи Тан сильно повлияли литературные памятники прошедших эпох. Вообще, для Китая характерно такое обращение к прошлому, дабы создать что-то новое. Примером может служить один из внутренних стилей ушу - чан цюань (длинный кулак). Этот стиль был собран из ча цюань, хуа цюань, пао цюань, хун цюань, шаолинь цюань, цзе цзяо, фань цзы и других древних стилей уже после становления КДР.
Это влияние отразилось во многих аспектах. Прежде всего, на языке. Стихи эпохи Тан писались на древнем языке, который почти не воспринимался простыми людьми. Это достаточно распространенное явление в лингвистике. Достаточно вспомнить, как католики читают священные тексты на мертвой латыни. И как русские богословы использовали церковно-славянский язык, на котором уже никто не говорил. Ну, мало ли примеров использования знатью – как светской, так и духовной – древнего, непонятного простым людям языка? Поэтому-то поэзия эпохи Тан была прежде всего искусством знати.
Кроме того, танские поэты заимствовали много древних образов и форм стихосложения. И такое заимствование привело к тому, что стихи стали еще больше уделом чиновников и приближенных ко двору. Любое стихотворение было полно намеков на прошлое, на классику. Чтение поэзии превратилось в своеобразное искусство, предполагающее абсолютное знакомство с мифологией, философией, культурой и даже музыкой.
Использование архаичного языка дало немалую слуховую выразительность стиха. Музыкальность бала призвана компенсировать это. Кроме того, ритм китайского стихотворения строился не на чередовании ударных и неударных слогов, а на чередовании тонов, то есть на чередовании односложных слов, произносимых с различной длительностью и высотой. «Рифмоваться» могли только те слова, которые произносились в одном и том же тоне.
К танскому времени каллиграфия уже достигла небывалых высот и дополняла поэтическую выразительность стиха изящностью стиля его написания. Это делало китайские стихи эстетичными для всех органов чувств, кроме вкуса. Но и это – увы, у палки два конца – еще больше отдалило их от простого народа, крестьянства.
Наиболее распространенной формой танского стихотворства были четверостишия из пяти или семи слогов (то есть, фактически, слов) в строке, с цезурой после второго в пятисложных и обычно после четвертого в семисложных размерах. Порядок развертывания образов в таком стихотворении был подчинен строгим правилам. Излюбленным поэтическим приемом было абсолютно синтаксически параллельное построение смежных строк, как это мы видим в последних двух строках следующего стихотворения знаменитого поэта Ли Бо:
Перед постелью светлой луны сиянье:
Кажется - это на полу иней.
Поднял голову, взираю на горную луну;
Опускаю голову: думаю о родной стороне.
Кроме обычных стихов эпохи Тан так же сохранилась еще одна древняя форма люй-ши, правильные стихи, восьмистишия с общей рифмой для четырех четных строк, с нерифмованными нечетными строками типа a b c b d b c b. Эти восьмистишия иногда объединялись общей темой и превращались тем самым в своеобразные поэмы.
Еще одна форма танской поэзии – двенадцатистишиях фу. Иногда китайское слово «фу» переводят как: поэма или ода. Но поэма, как правило, произведение с конкретным сюжетом, чего в фу не наблюдается. Ода же - поэтическое произведение, отличающееся торжественностью и возвышенностью. Ничего подобного также в фу нет. Наиболее точным переводом будет «размеренная, ритмичная проза». Ведь по сути фу – это образцы ритмической прозы, прерываемой стихами. Потом, в Японии, фу переросло в прозаический жанр хейбун.
Техника танского стиха, соединенная с каллиграфией, была настолько высока, что стихи читались в двух направлениях сразу: как сверху вниз, так и снизу вверх. При этом стихотворение сохраняло единый смысл, единый мотив, лирического героя и идею. Даже литературные приемы и те оставались без изменения.
Поэзию применяли и для описания живописи. Например, Ван Вэй описал в поэтическом произведении «Тайны живописи» свои художественные взгляды и теорию изобразительного искусства. Другие пииты описали таким образом каллиграфию, искусство фехтования и т. п.
В танской поэзии, наряду с антифеодальными мотивами, даосскими и конфуцианскими существовала тематическая поэзия хризантемы, чая, луны, вина, проблема удовольствий и надвигающейся старости поэта.
Итак, подведем небольшой итог. Поэзия Поднебесной – одна из древнейших литературных традиций на земле. Самые ранние из дошедших до нас произведений датируются XII веком до нашей эры. В древние времена умение сочинять стихи входило в джентльменский набор цзунь цзы (достойного мужа). Всякий образованный человек должен был уметь сочинять стихи, понимать поэзию и различать сложную систему китайской поэтической символики. В Китае поэтической речью считалось особое «праздничное слово», полное цитат, иносказаний, ссылок на мифологию и намеков на ранние произведения. К периоду правления династии тан (VII-X века нашей эры) китайская поэзия прошла путь длиной в два тысячелетия. Это был, как отмечает китайский монарх и литератор Кан Си, золотой век китайской поэзии. В эту пору появляется новая стихотворная форма - стих в 5 и 7 слов, - пришедшую на смену старой 4-словной форме и ставшую основной формой в поэзии на тысячу с лишним лет, вплоть до "литературной революции" 1918, когда все поэтические стили заменились на новые. В Китае прошлых веков, как и в большинстве древних государств, очень сильны были религиозные верования. В отличие от Европы, теософские войны велись бумагой и чернилами, а не сталью и кровью. Это не разрушало, но дополняло культуру древности. Самыми распространенными в эпоху Тан были буддизм, даосизм и конфуцианство. Ислам завоевал Китай значительно позже.
Эти верования оказали огромное влияние на культуру Поднебесной. Все: астрология, нумерология, настольные игры, эзотерика, боевые искусства, драма, трагедия, музыка и даже архитектура и кухня Китая – подверглось влиянию религии. Монахи вершили судьбу государства не меньше, чем наложницы в гареме императора. И в отличие от этих наложниц могли противопоставить свои политическим врагам военную силу, так как именно в монастырях зарождались боевые искусства. Но наибольшее влияние эти верования оказали на китайскую поэзию.
.
Империя Тан
1.2. Эпоха великих поэтов
Наступил 618 год. Подавив крестьянское восстание, к власти пришла династия Тан. Новые императоры, осознав силу народной воли, взяли своим девизом извещение императора Цезеуна: «Лодку сравнил я с правителем народа, а реку сравню с простым народом: река способна нести на себе лодку, способна перевернуть лодку». Танские правители проявили немалую заботу о благосостоянии страны и ее культурном уровне. В частности, была введена система экзаменов. Очень изменилась религиозность Китая, впервые появилась терпимость к чужому вероисповеданию. Это привело к возникновению вольнодумства и широты взглядов. Свободомыслие не могло не отразиться на литературе Китая. Появилось множество крестьянских поэтов и поэтов не аристократического происхождения, которые после признания входили в китайскую элиту. Вольнодумие порождает брожение в душе и, как следствие, обращение к лирике, чего не было в дотанский период. Тогда господствовало «поэтическое барокко» и формализм. Ду Фу – великий танский поэт – говорил: «Не пренебрегая современниками, любить древних». Первая часть этой фразы сделала возможным становление лирики Поднебесной. Эта лирика заполнила внутренние поэтические пустоты дотанской эпохи через пятисловные и семисловные стихи. Пятисловные стихи представляли собой произведения по пять иероглифов в строке с определенным чередованием тонов и единой рифмой. Семисловные стихи, как правило, более поздней эпохи, предоставляли большую возможность для применения в поэзии разговорного языка. Ду Фу говорил: «Нужно продолжать традицию, преодолевая его».
Новаторство поэзии эпохи тан гармонично сочеталось с традиционными поэтическими методами и образами. В движении литературы от небес к грешной земле выразилась гениальность поэзии эпохи тан как апогея не зря. Двое из трех величайших китайских поэтов (Ли Бо, Ду Фу и Су Ши) жили в танское время. Лу Джаолинь, Чэнь Цзыан, Мэн Хаожань, Ван Вэй, Гао Ши – все эти поэты внесли свой вклад в становление таких «Пушкиных» Китая, как безумного Ли Бо и мятежного Ду Фу.
Ли Бо сопоставим с Маяковским. Они пропитаны духом своего времени, всецело поглощены им и народны, но вместе с тем вечны и глобальны. Маяковского как-то спросили, не боится ли он, что после его смерти и изменения политической ситуации его стихи перестанут быть актуальными и забудутся. Великий поэт съязвил: «Приходите через сто лет – тогда и поговорим».
Ли Бо родился в 701 году в семье богатого торговца. Место его рождения неизвестно. Его семья переехала в провинцию Сычуань, когда ему было 5 лет. Его происхождение не могло предоставить ему больших возможностей в эпоху Тан, так как все привилегии были у аристократов. Ли Бо хотел стать чиновником, но для этого нужно было сдавать сложные экзамены и готовиться. Будущий пиит отказался, и в возрасте 25 лет он отправился в путешествие по Китаю, ведя себя как своенравный вольнодумец, что противоречило общепринятому образу благородного человека по Конфуцию.
Впоследствии Ли Бо был приставлен по двору императора, где занял пост придворного поэта. На этом поприще он продержался около двух лет, потом не выдержал однообразия столичной жизни и отправлялся в путешествие по Китаю. Осенью 744 года он впервые встретился с Ду Фу. Дружба, возникшая между литераторами, продлилась много лет.
Потом Ли Бо заскучал. Простое, бесцельное путешествие наскучило ему, и поэт решил принять участие в заговоре Ань Лушаня против особы императора. Помогал он в основном интеллектуально, так как воином Ли Бо не был. Когда восстание было разгромлено, Ли Бо был сослан в Елань, но когда срок ссылки подошел к концу, император простил неверного пиита.
Ли Бо умер в 762 году в провинции Аньхой. Существует две версии его смерти. Одна гласит, что поэт плавал на лодке по реке Янцзы и увидел отражение луны на глади реки. Ли Бо наклонился и упал в воду. Тяжелое одеяние увлекло его на дно. Вторая версия гласит, что Ли Бо старался достичь через употребление даоссих эликсиров бессмертия. При употреблении одного из них поэт отравился. Не ясно, было ли это самоубийство или случайность… Но что есть случайность? В Большой Советской Энциклопедии мы читаем: «Проявление внешних неустойчивых связей в действительности, выражение, описывающее начальный этап познания объекта». Так что случайность – следствие неполноты мировоззрения. А значит, случайностью это быть не могло. Не напоминает кончину лорда Генри Оскара Уайльда?
Имя Ли Бо стоит в ряду самых гениальных людей в истории человечества. В.А. Моцарт, А.С. Пушкин, Л.Н. Толстой – вот самые известные представители этого ряда. И каждый из них овеян легендами. Ли Бо не стал исключением. Считается, что он писал стихи как Тютчев. Легко, беззаботно, никогда не возвращаясь к ним позднее. Злые языки создали миф о том, что все вдохновение Ли Бо – на дне чарки с вином. На что поэт ответил, смеясь:
Все мы смертны. Ужели
Тебя не прельщает вино?
Вспомни, друг мой, о предках –
Их нету на свете давно.
Сразу вспоминается бессмертный Омар Хайям:
"Всех пьяниц и влюбленных ждет геенна"
Не верьте, братья, этой лжи презренной! -
Коль пьяниц и влюбленных в ад загнать,
Рай опустеет завтра ж, несомненно.
Два великих поэта Древнего Востока, разделенные пропастью в четыре столетия, солидарны, как братья!
Ли Бо, как и Хайям, черпал вдохновение в наблюдениях за природой и человеческой жизнью. Обладая нечеловеческим воображением, Ли Бо мог создавать изящные примеры полного использования элементов китайского языка. Его произведения впечатляют не из-за начитанности и эрудиции автора, а за счет неудержимой, необыкновенной фантазии, окунающей читателя в магию поэзии.
Ближайшим другом Ли Бо был другой великий поэт эпохи Тан – Ду Фу. В отличие от своего друга, Ду Фу происходил из древнего рода, уважаемого в стране. Его предками были великие полководцы, замечательные художники, крупные ученые, известные писатели, талантливые поэты, деятельные политики. Но, как это часто случается, семья постепенно обеднела, растратила влияние и ко времени рождения пиита это уже была захудалая семья провинциального чиновника. Судьба рода Ду Фу очень отдаленно напоминает судьбу рода Пушкиных. Скажем, Остафий Михайлович Пушкин был дипломатом, послом в Польшу в 1581, Иван Михайлович Большой, его родственник, был видным политическим деятелем, думным дворянином, Григорий Гаврилович был любимцем царя Алексея Михайловича, наместником нижегородским. Но к середине восемнадцатого века семья обеднела и талантами ее члены, до Александра Сергеевича, не блистала. Такая же картина наблюдалась и в семье китайского поэта. «Да, любопытный пример возврата к прошлому <…>. Вот так начнешь изучать фамильные портреты и, пожалуй, уверуешь в переселение душ!» – сказал бы Шерлок Холмс! История циклична…
Родился поэт в 712 г. С ранней юности будущий поэт готовился к экзаменам на чиновника. Но, когда пришло время, Ду Фу оказался не готов и экзамены оказались ему не по зубам. В гневе поэт ушел из дома и долго скитался по Китаю. В этом литературоведы видят его проявление его беспокойной натуры. Путешествие поэта длилось с 731 до 741 г. Этот период был очень беден для его творчества, но дал поэту духовную пищу, научил его видеть и любить мир. И самое главное, оно дало ему впечатление, их которых, впоследствии, выросли его самые великие творения.
Взирая на священную вершину
Великая горная цепь -
К острию острие!
От Ци и до Лу
Как будто природа
Собрала искусство свое,
Чтоб север и юг
Родившись на склонах,
Плывут облака без труда,
Завидую птицам
И в трепете дивном немею.
Но я на вершину взойду
И увижу тогда,
Как горы другие
Малы по сравнению с нею.
«Взирая на священную вершину» – одно из стихотворений тех лет. Тут отчетливо видно, как молодой поэт пытается преодолеть традиции прежней поэзии с ее внешней красивостью при внутренней пустоте и оторванности от действительности. Это ранний Ду Фу, нащупывающий свой путь. Путь, который он потом назовет «не пренебрегая современниками, любить древних». Его путь – разрушение старого, цветастого стиля, которым писал, скажем Тао Юаньмин.
Побывал в провинции Полуньдун
Бывают места, где в поэзии
Женщины выше мужчин.
Вы б только послушали песни
Сановной дамы Ха Хэ,
Иль звонкие трели
Прекрасной пастушки Лю Му!
Мужчины в том крае
Унылые песни поют.
Их древние башни влекут,
Или пение рыб,
Иль плачут они
О старости скорой.
Всё в стиле, который, я слышал,
Зовется "ошань".
Чувствуете пафос? Чувствуете формализм? Это было то, что уничтожал Ду Фу.
«Юношеские» скитания поэта продлились до 741 года. Ду Фу на десять лет обосновывается в Чанъане. Почему? Никто точно не знает. Строятся предположения, что великому нужно было подумать о более или менее прочном устройстве своей жизни, о заработке, и он рассчитывал устроиться на государственную службу. Точно известно, что он сближался с влиятельными купцами и чиновниками.
В конце 755 г. Ань Лу-шань поднимает бунт против императора, во главе большой армии начинает движение к центру страны и в середине 756 г. овладевает Чанъанем. Перед падением города поэт вместе с семьей бежит в маленький городок
городке к северо-востоку от Чанъаня. Но как только восстание было подавленно Ду Фу немедленно возвращается в столицу, желая присягнуть на верность новому императору Суцзуну, сына Сюаньцзуна, сменившего на престоле отрекшегося отца. Но по дороге поэт попал в руки мятежников, был препровожден в Чанъань и
брошен в тюрьму. В 757 г. ему удалось бежать из заключения. На этот раз он добрался до Суцзуна и поступил на службу. Вместе с двором он вернулся в освобожденную столицу. Однако служба его в столице продолжалась недолго: меньше чем через год он был переведен в провинцию - в Хуачжоу. Но и здесь ему не пришлось задержаться: через год этот район постиг неурожай и начался голод. Ду Фу вынужден был спасать свою семью. Вместе с женой и детьми он в 759 г. перебрался в Циньчжоу в провинции Ганьсу. Через три месяца ему пришлось бежать и отсюда: голод дошел и до этих мест, а, кроме того, весь уклад жизни, непривычный и чуждый, действовал на состояние духа поэта, и без того обостренное. После некоторого времени бесплодных скитаний по различным городкам Ду Фу, наконец, после трудного и опасного путешествия добрался в конце 759 т. до Чэнду – главного города богатой провинции Сычуань. В такой обстановке в творчестве Ду Фу произошел перелом. Яростный разрушитель Ду Фу сменяется Ду Фу - наблюдателем, Ду Фу - ценителем красоты.
Весенней ночью радуюсь дождю
Добрый дождь -
Свою он знает пору -
И приходит вовремя,
Весною.
Вслед за ветром
Он уйдет не скоро,
Землю
Влагой напоив живою.
На реке, на челноках,
Повсюду
Огоньки мигают
Еле-еле...
На рассвете
Любоваться буду,
Как цветы
В Чэнду похорошели.
Пафоса и формализма как не было, так и нет. Но это не ярый стиль юного поэта, это не вызов. Это спокойный, зрелый стиль состоявшейся личности. В центре его внимания оказался человек и природа. Он становится поэтом- гуманистом, если проводить параллели с западной философией. Правда, в жизни он видел только страдания. Отсюда повышенная эмоциональная обостренность его
стихов тех лет.
В Чэнду Ду Фу смог отдохнуть от скитаний. Отдых пиита продолжался до 762 г. когда в Чэнду вспыхнуло восстание. И вновь поэт бежит. На сей раз в провинцию Сычуань. Проскитавшись полтора года он возвращается в покоренный правительством город Чэнду. Но не на долго. Гнетущая обстановка гонит Ду Фу в другой город - Куйчжоу. Здесь он провел два года.
Но спокойствие, которого так жаждал зрелый Ду Фу, было отвратительно старому поэту. Он решает скрыться от него в столице Чанъане. В 768 году он отправился в свое последнее путешествие. Хотя дело может быть и не в ненависти к покою. Может пиит просто скучал по дому, по столичной жизни. В этот год он пишет такое стихотворение:
Давно на чужбине
Только в дальней дороге
Поймешь ты людские надежды,
Только в странствии долгом
Увидишь страданья народа.
Сам готов посмеяться
Над жалкой своею одеждой -
А уж мелким чиновникам
Любы чужие невзгоды.
Как Ван Цань, я печалюсь,
Покинув родную столицу,
Как Цзя И, удручен я
Народною горькою долей.
Так не стоит, пожалуй,
Рассказывать вам о лисицах, -
Если барсы и тигры
Бесчинствуют нынче на воле.
Но, каковы бы ни были причины, до Чанъань Ду Фу так и не добрался. В это время окрестности столицы были окружены воюющими армиями: правительственными, повстанческими и интервентов - кочевников. Неизвестно, от чьей руки пал великий поэт, но точно можно сказать, что погиб он от стрелы, которая настигла его, когда пиит переправлялся через Янцзыцзян. Это случилось в 770 году.
Последние годы Ду Фу, под влияние Ли Бо, пришел к выводу, что центром жизни является добро и радость И что человек является носителем света и что его цель – наслаждаться. Исследователь современной религии лайтфорсизма Гуськов Владимир создал такую притчу, которая как нельзя лучше характеризует состояние престарелого Ду Фу:
Ученик подошел к Мастеру и сказал:
- Много великих Мастеров видел я, но ближе всего по духу и мыслям мне были вы. Вы не могли бы взять меня в ученики?
Мастер улыбнулся.
- Много талантливых учеников я видел на своём веку, но ни одни не подошёл мне. Я задам тебе один-единственный вопрос, лишь ответить на который ты сможешь стать моим последователем. До тебя никто не сумел осилить эту задачку. Скажи мне, что является основой всего?
-Наверное, материя, ведь из неё состоит всё, что только есть на этом свете.
- Много людей ответило также, но это неправильный ответ, - констатировал Мастер.
- Ну, тогда в основе всего Боги, учитель.
- Были некоторые, которые дошли и до этого, но это неправильный ответ, - ответил ему Мастер.
- Значит, в основе всего сознание, ведь именно оно породило Богов.
- Лишь единицы из многих дошли до этого ответа, но это всё равно неверно, - сказал Мастер.
Ученик удалился в комнату для медитаций. И через некоторое время пришел к Мастеру.
- Я осознал, учитель, что в основе всего – радость Именно она дала понять Богу, что Миру нужно Начало.
- Верно, мой Ученик.
В стихах Ду Фу появляется душевная теплота, неожиданная для него при всех неудачах в его личной судьбе, при всех несчастиях его страны. За год до смерти он пишет такое стихотворение:
При виде снега
Снег с севера
Врывается в Чанша,
Летит по воле ветра
Над домами.
Летит,
Листвой осеннею шурша,
И с дождиком
Мешается в тумане.
Пуст кошелек -
И не дадут в кредит
Налить вина
В серебряный мой чайник.
Где человек,
Что просто угостит?
Я жду:
Быть может, явится случайно.
Молодой Ду Фу ломает устои, зрелый Ду Фу – гуманист, а пожилой понимает, что Ду Фу раньше за страданием не видел человека, не видел его суть, которая является светом и добром. Именно благодаря этому пониманию в его стихи проникло теплое чувство к людям, соединенное с сознанием величия человеческого духа. Об этом и говорит данное ему имя поэта-мудреца.
На стихи Ду Фу сочинялась музыка, писались романсы, создавались картины.
Сейчас в Китай существует музей Ду Фу по открытым небом. Это, пожалуй, самый любимый народом Поднебесной поэт, что не умоляет значения Ли Бо –корифея танской поэзии.
Подведем итоги анализа жизни и творчества Ли Бо и Ду Фу. Ли Бо – Александр Сергеевич из империи Тан – является основным стержнем новой волны в поэтики Китая. Волны поэтов-гуманистов с гедонистическими взглядами. Он избирает свой путь еще в юношестве, путь безумного поэта-странника. За это потомки назвали его Бессмертным Поэтом. Его цель – донести до людей, доказать на своем примере, что в основе любой жизни, в основе любой религии и смысл человеческого существование – испытание радости. Ду Фу же, которого можно сравнить с Михаилом Лермонтовым, мятежник и искатель. Он всю жизнь мечется между различными картинами мира, но, все же, принимает точку зрения Ли Бо, заражается его энтузиазмом. Итак, оба великих поэта Китая начинают дуэтом славить свои идеи, идеи о гуманизме и гедонизме.
Глава 2. Гедонистический взгляд на мирв китайской поэзии
Гедонизм всегда был свойственен гениям. Это было средство выражение своей натуры. Другое дело, что гедонизм гедонизму рознь. И скажем, тяга к наслаждениям юного Пушкина и пожилого Ду Фу сильно меж собой разняться. Так что же такое гедонизм в самом общем смысле?
Само слово «гедонизм» древнегреческое и переводится оно как «наслаждение». Теория гедонизма была разработана Эпикуром в III-IV веках до нашей эры как этическое учение, противоположное упрямому и жестокому стоицизму. Девизом нового учения служила надпись на доме ее основателя: «Гость, тебе здесь будет хорошо. Здесь удовольствие - высшее благо». Эпикур считал, что человек не может не стремиться к поучению удовольствий. Что же входит в понятие гедонизма? Стремление к хорошей еде, вину, изысканной одежде, комфортному жилью. В эпоху Возрождения гедонизм расцвёл вновь, обоснованный тезисами «что естественно, то не безобразно» и «для получения больших наслаждений необходимо себя ограничивать».
Что пишет от этом Ли Бо?
Под луной одиноко пью
Среди цветов поставил я
Кувшин в тиши ночной
И одиноко пью вино,
И друга нет со мной.
Но в собутыльники луну
Позвал я в добрый час,
И тень свою я пригласил -
И трое стало нас.
Но разве, - спрашиваю я, -
Умеет пить луна?
И тень, хотя всегда за мной
Последует она?
А тень с луной не разделить,
И я в тиши ночной
Согласен с ними пировать,
Хоть до весны самой.
Я начинаю петь - и в такт
Колышется луна,
Пляшу - и пляшет тень моя,
Бесшумна и длинна.
Нам было весело, пока
Хмелели мы втроем.
А захмелели - разошлись,
Кто как - своим путем.
И снова в жизни одному
Мне предстоит брести
До встречи - той, что между звезд,
У Млечного Пути.
Поднося вино
Неужто вы не видите, друзья,
Как воды знаменитой Хуанхэ,
С небесной низвергаясь высоты,
Стремятся бурно в море,
Чтоб не вернуться больше?
Неужто вы не видите, друзья,
Как в царственных покоях зеркала
Скорбят о волосах, – они вчера
Чернее шелка были,
А ныне стали снегом?
Достигнув в жизни счастья,
Испей его до дна,
Пусть полон будет кубок
Под молодой луной.
Мне небом дар отпущен,
Чтоб расточать его.
Истраченным богатством
Я овладею вновь.
Быка зажарим, други,
Но для веселья нам
Сейчас же надо выпить
Заздравных триста чаш.
Учитель Цэнь
И ты, Даньцю,
Коль поднесут вино,
То пейте до конца,
А я вам песнь спою,
Ко мне склоните ухо:
Изысканные яства
Не следует ценить,
Хочу быть вечно пьяным,
А трезвым – не хочу.
Так повелось издревле –
Безмолвны мудрецы,
Лишь пьяницы стремятся
Прославиться в веках.
Князь Цао Чжи когда-то
Устроил пир в Пинлэ,
И десять тысяч доу
Там выпили шутя.
Напрасно наш хозяин
Сказал, что денег нет,
Вина еще мы купим,
Чтобы друзьям налить.
Вот быстрый конь,
Вот новый плащ, -
Пошлем слугу-мальчишку,
Пусть обменяет их,
И вновь, друзья, забудем
Мы о своих скорбях.
Разве это не то, о чем пели в саду Эпикура? Разве это не идеальное воплощение афоризма: «Здесь удовольствие - высшее благо»?
А как же «для получения больших наслаждений необходимо себя ограничивать»? Как отразился основной парадокс гедонизма в китайской поэзии? Его автором стал многострадальный Ду Фу.
Бродя в жару,
Мы с ним искали тени.
А ныне -
Ветры зимние свистят.
О чем ни думаешь -
Душа в смятенье.
Но если урожай
Хороший снят -
Под прессом
Влага побежит живая,
И, значит, в доме
Хватит урожая,
Чтобы вином
Украсить мой закат.
Таких примеров множество, и мы оставим их составителям сборников поэзии. А пока попытаемся найти основные причины появления гедонизма в китайской поэзии эпохи Тан. Проанализировав стихи таких корифеев, как Ли Бо и Ду Фу можно придти к выводу, что на то были две причины: теософская и историографическая.
Как уже было сказано выше, на поэзию Китая сильно повлияли вероучения, бытовавшие тогда на территории империи Тан. «Cherchez la femme» - говорят изысканные французы. «Cherchez la religion» - говорю я, изучая историю древнего Китая. Думая о роли религии в Поднебесной я вспоминаю, как в 620 году тринадцать шаолиньских монахов помогли Ли Шиминю (2-й император династии Тан) удержаться на троне и как опирались на даосизм лидеры крестьянских восстаний. Что алхимиками-даосами были сделаны открытия в области химии, медицины и физики. Вспоминаю, как движимые найти эликсир бессмертия даосские монахи изобрели порох, который перекроил историю земли и продолжает изменять ее до сих пор. Что астрологические открытия и даосов обладали монополией на истинность в Китае и никто не делал ни одного серьезного дела без видели в астрологии возможности для гаданий и предсказаний. И что Нужды оккультной науки фэншуй вызвали изобретение компаса. А медицина? Даосы, ища бессмертия, изобрели эффективные способы лечения, применяемые и по сей день. А архитектура и скульптура? Храмы, покрывают китайскую землю даже сейчас, после революции. Чань-буддизм сыграл немалую роль в расцвете классической китайской живописи, так как приверженцы этой школы считали, что Истина есть везде. Художественная проза Китая – целиком и полностью продукт буддизма. До пришествия в Поднебесную учения Гаутамы, романов и новелл там просто не существовало. Китайская проза восходит к индийским джатакам, которые были принесены в Китай монахами Будды, и из них, в последствии, вырос знаменитый китайский роман.
Выходит, все стороны культурной жизни Китая подверглись влиянию религии. Нет, даже имеют их в своей основе. Значит, cherchez la religion!
Разумеется, ни одна из традиционных религий Китая гедонизм в своих учениях не пропагандирует открыто. Как, собственно, и западные авраамические религии. Христианство (кроме лютеранства) предлагает отказаться от земных благ для получения благ высших, иудаизм говорит, что только через строгость законов Галаха можно достичь Царства Небесного, ислам проповедует воздержание от вина и другие строгости в обмен на вечную жизнь в Эдеме. Но рассмотрим жизненные реалии. Христианские священники строили прекрасные храмы с драгоценной обработкой и осеняли золотыми распятиями, их одежды из века в век становились все богаче, просторнее, удобнее. Евреи, уча о полном господстве духовного начала над материей, заметили, что Бог вручил Человеку господство над материальным миром, чтобы через материальное тело и в материальном мире осуществить своё идеальное назначение. Арабы, помня о запрете Пророка, что «первая капля вина убивает человека», выливали первые каплю в землю и спокойно пили вино дальше. В конфуцианстве считается, что человек равен небу и земле, живя между ними и составляя вместе с ними священную троицу: небо - земля - человек. Именно Человек является центром Вселенной по Конфуцию.
У последователей Шакьямуни же есть пословица: «Буддист не тот, кто верит Будде, а тот, кто верен себе». То есть под «буддистом» понимается человек, мировосприятие которого ориентированного на его Эго. Люди Дзен говорят, что не важно. просветлеют ли травы и животные, важно лишь, просветлеешь ли ты сам. Одна из составляющих даосизма – наука о бессмертии. О бессмертии личности человека. Как тут не вспомнить Дориана Грея, воспитанника величайшего литературного гедониста Запада лорда Генри.
Рассмотрим стихотворение Ван Вэя (701-761), «побратима» Ли Бо в искусстве стихосложения, ученика учителя Ли Бо – Мэна Хаожаня.
Поднялся во храм "Исполненного прозрения"
Здесь, по "Земле Начальной" вьется
Кверху тропинка в бамбуках.
Пик ненюфаров выдается
Над "градом-чудом" в облаках.
Чуские три страны на склоне
Все здесь видны в окне моем.
Девять стремнин как на ладони
Вон там сравнялись за леском.
Вместо монашеских сидений
Травы здесь мягкие нежны.
Звуки индийских песнопений
Под хвоей длинною сосны.
В этих пустотах обитаю
Вне "облаков закона" я.
Мир созерцая, постигаю,
Что "нет у Будды бытия".
Ван Вэй считается наиболее «буддитическим» автором поэзии Тан. «Земля Начальная», которую упоминает поэт, заимствована из "Сутры о Нирване", "Град-чудо" – это образ храма из 7-й главы «Сутры Чистого Лотоса». "Нет у Будды бытия". - Догматически у Будды нет бытия - жизни, нет небытия - смерти. Он не рождается и не умирает.
У Ли Бо, менее религиозного чем Ван Вэй, мы не найдем прямых ссылок на буддизм или иную религию. Но эту тему обойти полностью великий поэт не могу:
Храм на вершине горы
На горной вершине
Ночую в покинутом храме.
К мерцающим звездам
Могу прикоснуться рукой.
Боюсь разговаривать громко:
Земными словами
Я жителей неба
Не смею тревожить покой
В этом стихотворении мы видим гедонистическое влияние буддизма на Ли Бо. И в этом влияние кроется теософская причина проникновения гедонизма в поэтическую культуру Поднебесной. А что за историографическая причина, упомянутая выше? Большинство пиитов Тан жили на чужбине. Причиной обычно служило то, что если они сдавали экзамены на чиновника, то их отправляли на службу непременно в чуждой край, а если они их не сдавали, то уходили в странники. Разумеется, эти поэты тосковали по родине, по родной природе. Это естественно, вспомните хотя бы русских поэтов – эммигрантов.
Что же такое китайская поэзия природы и как она относится к гедонизму? Это поэзия воспоминаний прошлой домашней жизни и любования сосной и кипарисом, цветами и травами. Поэзия чиновников, видящих природу из окон присутствия, поэзия буддийских монастырей в горах и на водах, поэзия лесного сумрака и залитого солнцем крыльца. Но есть одна интересная особенность танской, которая отличает ее от другой пейзажной лирики. Она не отрывная от людей. Ду Фу пишет:
Взирая на священную вершину
Великая горная цепь -
К острию острие!
От Ци и до Лу
Зеленеет Тайшань на просторе.
Как будто природа
Собрала искусство свое,
Чтоб север и юг
Разделить здесь на сумрак и зори.
Родившись на склонах,
Плывут облака без труда,
Завидую птицам
И в трепете дивном немею.
Но я на вершину взойду
И увижу тогда,
Как горы другие
Малы по сравнению с нею.
А Ли Бо в своем стихотворении в прозе пишет следующее: «Мне жаль последних дней весны!».
Так в чем же тут гедонизм? Ли Бо пишет: «Опадает лотос. Река подернулась осенними красками. Долгий, долгий ветер... Длинная, длинная ночь! Хотелось бы невероятного... Лететь к океану и помечтать у берегов его... Поймать у острова в синем море шесть чудовищ - да нет такой длинной уды! Ласкаю рукой волнующуюся стихию и еще глубже предаюсь скорби. Ах, уйду я! Ах, уйду я! Оставаться на людях больше невмоготу. Там, в волшебной стране Пхынлай, я буду себе рвать траву бессмертия!!»
Гедонизм был прибежищем поэтов-скитальцев, которые десятилетиями жили вне дома. Он рождался в крови и муках, полностью оправдывая основной парадокс гедонизма. Вспомним, что сам Эпикур всю жизнь мучился страшными болями и жил в дали от дома.
История циклична.
Глава 3. Гуманистические мотивы в лирике Ли Бо и Ду Фу
Китайская поэзия создавалась для людей. Уже то, что ее переводил великий гуманист Брюсов, доказывает ее высоко человечные начала. Ли Бо пишет:
Думаю о природе,
Жизни и человеке.
А Ду Фу вторит своему другу:
Он должен знать:
Мы люди - не скоты.
Вспомним не менее гуманистическое стихотворение Ду Фу:
Оплакиваю поражение при Чэньтао
Пошли герои
Снежною зимою
На подвиг,
Оказавшийся напрасным.
И стала кровь их
В озере - водою,
И озеро Чэньтао
Стало красным.
В далеком небе
Дымка голубая,
Уже давно
Утихло поле боя,
Но сорок тысяч
Воинов Китая
Погибли здесь,
Пожертвовав собою.
И варвары
Ушли уже отсюда,
Блестящим снегом
Стрелы обмывая,
Шатаясь
От запоя и от блуда
И варварские песни
Распевая.
И горестные
Жители столицы,
На север оборачиваясь,
Плачут:
Они готовы
День и ночь молиться,
Чтоб был
Поход правительственный начат.
Итак, что же мы видим? Разве это не гуманистическая философия? Ведь что есть гуманизм? Мировоззрение, в центре которого находится идея человека как высшей ценности по отношению к самому человеку и относительная в ряду других ценностей мира и общества. Это высшее культурное и нравственное развитие человеческих способностей в эстетически законченную форму в сочетании с мягкостью и человечностью. То есть гуманизм это слияние образа мыслящего человека и человеколюбия.
В чем же дело? Думаю, что все дело, как и в случае с гедонизмом в двух причинах: в религии и в особенностях самой исторической ситуации в государстве Тан. Рассмотрим их по порядку.
Конфуций учил людей нравственности. То же пропагандировал и Лао Цзы, правда первый ставил во главу всего разум, а второй смеялся и говорил, что любой разум помеха нравственности, даже если это разум Конфуция. Но что такое нравственность в понятие великого учителя жизни, Кун Фу-Цзы? У него благородный человек должен опираться на пятиконечную духовную звезду, на нравственную пентаграмму: Жэнь, И, Ли, Чжи, Синь.
Жэнь - это человеколюбие. Следовать Жэнь значит руководствоваться сочувствием и любовью к людям. Китайское Жэнь это тоже самое, что английской gentle (мягкость). Если Жэнь – неотъемлемая часть цзюнь-цзы, то gentle – суть джентльмена. Из этого видно, что мыслители Запада и Востока сходились в том, что настоящий человек должен любить своих ближних. Вот они – общечеловеческие заповеди от Будды Гаутамы до строителей коммунизма, отсутствие которых как яро отстаивали нигилисты.
И - это справедливость. Это равновесие. Это то, что скандинавы называли Тейваз, а Аристотель – уравнивающей правдой. Это не та справедливость, о которой говорил Жорж Вольфром. «Справедливость всегда приправлена щепоткой мести». Это беспристрастность. Эта справедливость говорит так же о том, что любой долг должен быть оплачен. Долг родителям, семье, государству. Если Жень это мягкость, до И уравновешивает ее, добавляет твердость. Получается равновесие. Благородный должен знать когда быть жестоким, а когда мягкий. И еще один интересный аспект И: «Благородный человек ищет „и“, а низкий - выгоды».
Ли - это соблюдение церемоний и обрядов. Цель Ли – создать идеальное общество, служить своей стране, народу, императору.
Чжи - это здравый смысл, благоразумие, мудрость, рассудительность. Идеальный челочек должен знать последствия своих поступков. Чжи – это ум.
Синь - это искренность, доброе намерение, непринужденность и добросовестность. Синь нужно, что бы Ли не превратилось в лицемерие.
Что мы видим? Мы видим, по сути, «золотую середину» гуманизма. Но как влияло конфуцианство на творчество поэтов Тан?
Почти все дети в Империи получали конфуцианское образование. Это была даже не религия, а образ жизни всех образованных людей государства, которые при этом могли исповедовать любое другое вероучение, буддизм например. Конфуцианство для Китая эпохи Тан было тем же, что православия для России времен Федора Иоанновича или политеизм у древних скандинавов. Вы можете себе представить персидского поэта без ислама? Даже атеиста Омара Хайяма? Тоже самое можно сказать и о танской поэзии.
Вторая причина – историческо-литетратурная причина – заключается в том, что большинство стихов Тан рождались в интеллектуальной беседе с друзьями, как в письмах, так и при встрече.. Но и они имели свои причины. Эти беседы не были просто следствием стремления выразить в письменном, стихотворном виде другу чувства, хотя мы и читаем у Ду Фу:
...Закадычный мой друг,
Ты мне трижды являлся во сне.
Как уже упоминалось выше, поэтов Тан судьба бросала по всему государству в течение всей жизни. И единственным способом общения с друзьями стала поэзия, так как обычная речь всего передать не может. И в стиха они рассуждали. О роли своей в мире, в роли человека. Обменивались мыслями все разумные, образованнее люби мой эпохи. И письма-стихи с размышлениями, вопросами и ответами на вопросы шли из столицы во все концы страны, и отовсюду в столицу, и писались на стенах почтовых станций, монастырей, куда ни забрасывала поэта судьба. Если можно так выразиться, китайская поэзия в значительной мере - общественная, с самого рождения своего явная, выносящаяся на люди: не себе, а всем поверяет свои мысли и чувства поэт.
Гуманизм пиитов Тан был рожден в муках одиночества, в ожидании друзей. И Ли Бо, и Ду Фу приходят через муки жизненных испытаний, одиночество к гуманистическому отношению к окружающим. Что и отразилось в их творчестве.
Заключение
Итак, в китайской поэзии эпохи Тан, а именно в лирике Ли Бо и Ду Фу, присутствуют гедонистические и гуманистические мотивы. Рождены они были в слиянии исторической ситуации и религиозных учений.
Лирика Ли Бо и Ду Фу раскрывает перед читателями богатый духовный мир патриотов, философов, гуманистов. Они видят нужду страны. И вместе с тем призывают не унывать. В их стихах – попытка излечить многострадальный народ от страданий. Творчество танских поэтов составило замечательную страницу в мировой поэзии.
-
Авари проводят конкурс.Нам нужна молодая кровь.Не отвергая классику, мы понимаем, что миф постмодерна диктует ей слишком быстрый темп, которого подчас почтенное брюшко учителей не выдерживает.Принципы новой эстетики уже светят на горизонте–эстетики теней.Вы можете стать апостолами новой веры. Приходите к нам. http://vkontakte.ru/club19373696
Список используемой литературы
1. «История религий» Поликарпов В.С. – М.: «Гардарика», «Экспертное бюро», 1997.
2. «История Дзэн-буддизма. Индия и Китай». Дюмулен Г.. – СПб.: ТОО «ОРИС», ТОО «ЯНА-ПРИНТ», 1994.
3. «Книга Мудрых Радостей.» В.В. Малявин. М.: Наталис, 1997.
4. «Книга Прозрений.» В.В. Малявин. М.: Наталис, 1997.
5. «Молния в сердце. Духовное пробуждение в китайской традиции.» В.В. Малявин– М.: Наталис, 1997.
6. «История религий Востока.» Васильев Л.С. М.: Высшая школа, 1988
7. «Декадентский гедонизм» А.Н. Долгенко. http://ec-dejavu.ru/h/Hedonism.html
8. «Феномен удовольствия в культуре.» Е. Королькова - СПб.: Центр изучения культуры, 2004.
9. «Большая советская энциклопедия». 3-е издание: 1981.
ТАНСКАЯ ПОЭЗИЯ
С 618 г. в Китае начинается правление династии Тан, продолжавшееся почти триста лет. Династия пришла к власти, подавив крестьянские восстания. Танские императоры узрели силу народа в самом начале становления нового государства. Император Тай-цзун, сын основателя династии, мог с полным правом предостеречь своего наследника: "Лодку сравню с правителем народа, реку сравню с простым народом: река способна нести на себе лодку, способна и перевернуть лодку".
В результате объединения отдельных враждовавших между собою княжеств было создано могучее Танское государство. Власть сосредоточивалась в руках императора. Его резиденцией был Чанъань - город с миллионным населением, в который стекались люди из разных мест. Первые правители Танского государства проявили немалую заботу о благосостоянии страны, раздали казенные и безнадзорные земли крестьянам, ограничили власть крупных помещиков, всемерно поощряли ремесло и торговлю. Полтораста лет страна жила мирной, сравнительно спокойной жизнью.
Конечно, страна богатела на тяжком крестьянском труде, но это все же было не "мрачное" средневековье, а время, просвещенность которого поддерживалась, в частности, системой экзаменов на чиновничьи должности. По-видимому, система эта, дававшая довольно широкую возможность привлечения талантов и допускавшая к политической деятельности не только высшие, но и средние и низшие слои землевладельцев, нарушалась подкупами, но все же она существовала, и обойти ее было нелегко.
Дотоле невиданная широта общения с внешним миром способствовала знакомству с самыми различными и среди них ранее незнакомыми Китаю религиозными воззрениями. Широта эта склоняла к религиозной терпимости, а вместе с нею и к свободе в выражении мнений, которая постепенно, однако, все больше ограничивалась.
Традиционное уважение к литературе приобрело практический характер: одним из главных предметов на экзаменах являлась поэзия. В политику и в литературу пришли выходцы из семей средних и малопоместных землевладельцев, выросшие в деревнях и связанные многими нитями с крестьянством, люди более близкие к народу, чем старая аристократическая верхушка. Это не могло не оказать влияния на литературу.
Кругозор танского литератора намного расширился. Жизненный опыт поэта уже не ограничивался родным селением и ближним городком, а включал в себя обширнейшую страну с неодинаковыми условиями жизни в различных ее областях, с большими городами и далекими окраинами. Поэт, будучи чаще всего государственным чиновником, и своей службой, и творчеством принимал участие в жизни страны.
Когда мы обращаемся к танской литературе, мы прежде всего говорим о лирической поэзии. Она продолжила и развила великие достижения прошлого, сама же поднялась до невиданно высоких вершин. Она развивалась исподволь, потому что ей нужно было освободиться от чертополоха "красивости", заполнявшего поля литературы на протяжении предшествующего века, и выделить те живые традиции, которые могли послужить вдохновению танского времени. Кроме доханьских и ханьских поэтов, это были Жуань Цзи, Тао Юаньмин, Се Линъюнь, Се Тяо, Бао Чжао, Юй Синь Кравцова Марина Евгеньевна. История культуры Китая: Учеб. пособие для студ. вузов, обуч. по спец. "Культурология". - С. Пб.: Лань, 1999. - 416с. Чтобы сбросить путы того, что мы теперь назвали бы формализмом, танским поэтам надо было, воспользуемся словами Ду Фу, "не пренебрегая современниками, любить древних". И если каждый из перечисленных выше поэтов внес свой вклад в рождение великой танской поэзии, то главное место принадлежит все же творчеству Тао Юаньмина.
Преодолевая внутреннюю пустоту и внешнюю цветистость стихов V - VI вв., первые танские поэты отчасти были сами еще носителями этих пороков, но на их творчество уже легла печать нового: будущей простоты формы и глубины поэтической мысли.
В танское время переживали свой расцвет пятисловные и семисловные стихи - по пять и по семь иероглифов в строке, с определенным чередованием тонов, с цезурой перед последними тремя знаками в строке, с непременной и чаще всего единой рифмой (для современного читателя в значительной мере утерянной вследствие перемен в звучании иероглифов). Семисловные стихи появились после пятисловных и предоставили большую возможность применению в поэзии разговорного языка.
Новаторство танской поэзии сочеталось с традиционностью изобразительных средств и выражалось не только в открытии новой, но - часто - и в углублении привычной темы. Горы и реки, застава и луна, странник, ива и весна - все это жило и развивалось в китайской поэзии с далеких времен "Шицзина", и все это приобретало на протяжении веков новую окраску, облекалось более близкой к жизни художественной плотью. В движении поэзии от возвышенности к всеобщности и повседневности и конкретности выразилось то гениальное направление поэзии танского времени, на котором были достигнуты наибольшие ее победы.
Конфуцианство, развиваясь и видоизменяясь, всегда было главной мировоззренческой основой китайской литературы. Художник - не философ, и нельзя того или иного китайского поэта просто определять как конфуцианца, буддиста или даоса. Верны слова акад. В.М. Алексеева о том, что стихи танских поэтов "представляют нам старинную, строгую, классическую поэзию, чисто конфуцианскую по типу и идеологии, хотя не без постоянных эклектических прорывов в фантастику даосов и мистику буддистов". Даже при тех обстоятельствах, когда стихи принадлежат буддийскому монаху, как, например, Цзяожаню, мы прежде всего замечаем в них человеческую непосредственность во взгляде на мир и очаровывающее нас чувство слияния с природой.
В нравственности сила литературы, и китайская поэзия танского времени в полной мере подтверждает это. В качестве общих черт танской поэзии может быть отмечено усложнение взгляда поэзии на жизнь и развитие формальных достижений, теснейшим образом связанных с углублением и расширением ее содержания.
В поэзии VI в., в пору недолгого существования Суйского государства, уже появились новые по своей направленности произведения. Поэт и сановник Сюэ Даохэн (540 - 609) писал традиционные, обремененные украшениями стихи, но среди них мы вдруг замечаем и простоту, и открытость чувств, ставшие затем знаменем поэзии эпохи Тан.
В начале танской поэзии стоят "четверо выдающихся", среди которых заметное место занимают Ван Бо (649 - 676) и Лу Чжаолинь (637 - 689). Знаменитое сочинение Ван Бо "Во дворце тэнского князя" сохраняет еще и отвлеченность, и цветистость, и лад предшествующей поэзии, но уже полно чувствами и пейзажами, предвещающими грядущую силу и простоту Литература и культура Китая: Сб. статей к 90-летию со дня рождения акад. Василия Михайловича Алексеева. М.: Наука, 1972. 360 с.. У Ван Бо - и самообличение, в дальнейшем обычное для танской поэзии ("Не развожу шелкопрядов, а одеваюсь, не обрабатываю землю, а ем. За какие же мои добродетели все это?"), и сочувствие людям, а не просто любование природой, и воспевание дружбы. В коротких стихотворениях поэт достигает лишенного вычурностей изящества, чем так прославилась впоследствии танская поэзия. А Лу Чжаолинь написал стихи "Чанъань - подражание древнему", в которых блестящая столица представлена без восхищения в противовес привычной манере "дворцовых" стихов. Так "четверо выдающихся" - кроме упомянутых, еще Ло Биньван (640? - 684?) и Ян Цзюн (650 - 692?), - продолжая традицию, преодолевали ее, что заметил в дальнейшем Ду Фу.
Подлинное же новаторство начинается с Чэнь Цзыана (661 - 702). Живший почти одновременно с "четырьмя выдающимися", он опередил их. Чэнь Цзыан был государственным чиновником, заботившимся о благе народа. Он докладывал императрице: "В правлении государя нет ничего дороже успокоения людей". Служения людям требовал он и от поэзии. Он не мог, да и не желал рвать с традицией и, осуждая красивости прежних времен, одобрял стихи Цао Пи, восторгался поэзией Жуань Цзи и Цзо Сы. Этим возвращением к древнему он отвечал на требования своего времени. Чэнь Цзыан явил пример поэта, личность и стихи которого гармонировали между собою, пример государственного деятеля, стремившегося отдать свой дар стихотворца делу, которому служил. В приближении к подобной гармонии в жизни и творчестве был идеал последующей поэзии, и не удивительно, что позднейшие современники - среди них Ду Фу, Хань Юй, Бо Цзюйи - произнесли немало хвалебных слов о Чэнь Цзыане, после трудов которого открывается самое славное время расцвета танской поэзии.
В литературе оно начинается поэзией Мэн Хаожаня (689 - 740), жившего в памятные для страны годы Кайюань и оставившего более двухсот шестидесяти стихотворений, по большей части пятисловных. Известные нам волнения в жизни Мэн Хаожаня были вызваны неудачами, связанными с государственной службой. До сорока лет он занимался науками, а когда захотел служить, то сначала получил отказ, потом был взят на место чиновника, но служил очень недолго и окончил свои дни в бедности. "В Северный зал больше бумаг не ношу, К Южной горе вновь я в лачугу пришел. Я не умен - мной пренебрег государь. Болен всегда, - и позабыли друзья" Литература и культура Китая: Сб. статей к 90-летию со дня рождения акад. Василия Михайловича Алексеева. М.: Наука, 1972. 360 с..
В творчестве Мэн Хаожаня есть благородство отрешенности от чиновничьей суеты, есть грустная радость слияния с природой, доброта нелицемерного человеческого чувства. Творчество Мэн Хаожаня тематически не выходит за границы узкого мирка, в котором он жил (он называет себя лумэньским отшельником). Великий сунский поэт Су Ши отмечал высоту содержания поэзии Мэн Хаожаня и ограниченность отраженной в ней жизни. Но этот, казалось бы, узкий мирок был неотделимой составной частью большого и широкого мира, лежавшего перед танской поэзией, и стихи Мэн Хаожаня ценны и заключенной в них судьбой поэта. Они удивительно чисты и свободны от лишних слов, они как бы скульптурны, так ясно вырисовываются в них и человек и природа, и все это вместе создает картину жизни, окружавшей поэта и друзей его, к которым он обращается в своих стихах. Мирный отшельник Мэн Хаожань был смелым пролагателем новых путей в поэзии: лишь решительно отвергнув живучее наследие дворцовых стихотворцев и обратившись ко вновь возрожденным творениям Тао Юаньмина с его утверждением человеческой личности и Се Линъюня с его проникновением в природу, можно было так просто и ясно выразить себя, как это сделал Мэн Хаожань.
"Я люблю учителя Мэна", - писал Ли Бо. Но, пожалуй, ближе всех к Мэн Хаожаню оказался Ван Вэй (701 - 761) История и культура Китая: Сб. памяти академика В.П.Васильева / Отв. ред. Л.С.Васильев. М.: Наука, 1974. 480 с.. Жизнь Ван Вэя была более схожей с жизнью остальных танских поэтов. Он служил, в двадцать один год уже имел высокую научную степень, вращался в кругу именитых людей и был увлечен своими успехами и блеском страны. Поэтому в юности так часты у него чуждые Мэн Хаожаню стихи о воинских подвигах. Он создал, в частности, повторяющуюся затем не раз в китайской поэзии трогательную и героическую историю старого полководца не у дел, которого страна призвала к оружию, когда ей стало угрожать чужеземное нашествие.
Ван Вэй ненамного пережил Мэн Хаожаня, но на судьбе его успел сказаться мятеж Ань Лушаня, сыгравший трагическую роль в жизни почти всех самых больших танских поэтов. Ван Вэй не покинул столицу, и Ань Лушань заставил его служить мятежникам. После подавления мятежа поэт на некоторое время был подвергнут опале.
С годами в стихах Ван Вэя все большее место занимает природа. Он обращается к буддизму. Вначале он примиряет службу с уединением и даже в одном из дошедших до нас писем порицает Тао Юаньмина, предпочётшего стыд милостыни стыду службы, в дальнейшем же стихи его говорят о полном отказе от чиновничьей карьеры.
По словам ученого XVIII в. Шэнь Дэцяня, Мэн Хаожань воспринял у Тао Юаньмина "безмятежность и отрешенность", Ван Вэй же - "чистоту и сочность". Ван Вэй был не только поэтом, но и каллиграфом и живописцем. Су Ши сказал о нем: "Возмешь его стихи, в стихах - картина, взглянешь на его картины, в картинах - стихи". Стихи Ван Вэя объемны - в них звуки, ощущения, запахи... "Сосны вобрали в себя звук, содержащийся в ветре, - писал он. - Цветы стоят над изображениями в озере... В тонких ветвях ветер беспорядочно шумит. Среди редких теней холоден свет луны".
Буддийские воззрения Ван Вэя, весьма "модные" в его время, заставили поэта искать уединения и как можно меньше говорить о самом себе. Но природа Ван Вэя уже более связана с людьми, чем у Мэн Хаожаня. Сравним со стихами Ван Вэя знаменитое стихотворение Мэн Хаожаня "Весеннее утро":
Меня весной
Не утро пробудило:
Я отовсюду
Слышу крики птиц.
Ночь напролет
Шумели дождь и ветер.
Цветов опавших
Сколько - посмотри!
(Перевод Л. Эйдлина)
Если пейзажные стихи Мэн Хаожаня - это всегда прежде всего способ выражения чувств самого поэта, то в творчестве Ван Вэя даже там, где, казалось бы, речь идет только о природе, всегда незримо присутствует человек, любующийся ею. В этом - пришедшее в китайскую литературу с Ван Вэем усиление внимания и интереса к человеку.
Горы пустынны.
Не видно души ни одной.
Вечерний луч
Протянулся в сумрак лесной,
Зеленые мхи
Озарил, сверкнув с вышины.
(Перевод Арк. Штейнберга).
Поэзия Гао Ши (702 - 765) и близких к нему поэтов говорит о широких просторах родины, о судьбе людей и о тяготах их жизни. Еще не умея в них особенно проникнуть, поэты задумывались над тем, как страдает народ. Их еще ослеплял блеск победных походов, но видели они и муки покинутых семей, и смерть кормильцев; уже рождалось сомнение в том, насколько оправданны эти жертвы.
Неудачи в карьере, годы странствий и, наконец, желанная служба, очень скоро ставшая постылой, - вот внешняя канва жизни Гао Ши. Поэт дважды побывал на границе в походах. Так появился знаменитый его "Яньский напев" Мартынов А.С. Идеологическая полемика в начале эпохи Тан и ее место в истории религий Китая. [Работа В.П.Васильева.
Гао Ши собственными глазами видел и бои, и походы, и тоскующих жен, и оставленные поля. Из непосредственных наблюдений над крестьянской жизнью рождаются у Гао Ши стихи "Написанное в дороге" - о труде и бедах народа.
Уже в который раз в истории китайской литературы служба ужаснула поэта. В стихотворении "Уезд Фэнцю" Гао Ши пишет, как он тяготится жизнью чиновника: он кланяется высшим и разбивает свое сердце, он неволит народ и наполняет печалью. Он знает, что жить надо обрабатывая "южное поле" и пустив все мирские тревоги по воле волн на восток. Он мечтал бы о спокойной жизни на старой горе, если бы не приказ государя. Он думает о Тао Юаньмине и о его сочинении "Домой, к себе!" Собственно говоря, и "южное поле" тоже из Тао Юаньмина ("Целину распахал я на далекой окраине южной"), но как много значит время: Гао Ши, для которого талант и судьба Тао Юаньмина - предел стремлений, уже печалится не только своим унижением, но и болью, причиняемой им народу. Фигура крестьянина как главного человека обретает более конкретные очертания. Это происходит наряду с общим вниманием к доброму началу в человеческой личности. Недаром же говорит Гао Ши, расставаясь с другом: "Ты не печалься, что в дальний путь не едет с тобою друг: // Есть ли под нашим небом такой, кто бы не знал тебя!"
Здесь, в творчестве одного поэта, переплелись "пейзажная" и "пограничная" темы, на которые разделяют (очень условно) китайские историки литературы танскую поэзию ее расцвета. Больше того, именно искусство пейзажа помогло китайской поэзии создать столь выразительное описание боев и походов, занимавших большое место в нелегкой жизни народа. Поэт Цэнь Шэнь (715 - 770) - автор многих "пейзажных" стихов - рисует яркие картины военной страды, в которых природа и люди составляют единое целое. Мужественность, порожденная суровой природой, жестокими силами преодолеваемой стихии, в стихах поэта уживается с лиризмом, с нежным чувством к встречаемому или провожаемому другу - образ, непременный для танской поэзии.
В стихах Цэнь Шэня поражает и чуть ли не этнографическая точность, и в то же время любовь к необыкновенному, особенно в явлениях природы. Он пишет о горе в огненных тучах, закрывших все небо и никогда не рассеивающихся, о птицах, которые не смеют долетать сюда ближе, чем на тысячу ли. Он пересказывает легенду о кипящем море, над которым не проносятся птицы.
Как и Гао Ши, как и прочие его современники, Цэнь Шэнь избрал четверостишие для выражения чувств, владеющих им: пока они еще ограничиваются тоской по дому, любовью к другу, но уже обретена та благородная сдержанность их проявления, которая сильнее, чем громкая жалоба.
Поверхностному читателю "военных" стихов Цэнь Шэня может показаться, что, в отличие от большинства танских поэтов, он увлечен походами и воспевает их. Но это не совсем так, потому что и Цэнь Шэнь замечает контраст между вольготной жизнью знати в походе и трудами простого воина. Вообще становится все яснее, что стихи о походах - также одно из проявлений жадного влечения к общественной жизни, столь характерного для китайской поэзии первой половины существования Танского государства.
И все-таки, несмотря на сочувствие стихотворцев страданиям воинов, несмотря на понимание того, что главные тяготы войн ложатся на плечи народа, даже несмотря на слова поэта Лю Ваня, что смерть в бою - удел воина, заслуги же достаются полководцу, время резкого осуждения войны еще не пришло.
Выше было сказано о том, что принятое деление танской поэзии на "пейзажную" и "пограничную" весьма условно. И Гао Ши, и Цэнь Шэнь, и Ван Чанлин (698 - 757) создали много прекрасных лирических стихотворений, развивая традиции творчества поэтов-"пейзажистов" и обогащая поэзию более широким общественным содержанием. Вместе с тем каждый из этих разных поэтов так или иначе предварил творчество своих гениальных современников - Ли Бо и Ду Фу Нестерова Е.В. К вопросу об авторстве портрета Н.Я.Бичурина // Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока. 23-я годичная научная сессия ЛО ИВ АН СССР. Доклады и сообщения. Ч. 1. М.: Наука, 1990. С. 70-76..
Ли Бо принадлежит к тем немногим поэтам, чье творчество вобрало в себя всю жизнь народа и выразило его дух. Такие поэты всегда тесно связаны со своим временем, но они и вечны; они в наибольшей силой выражают свою народность, но они и всемирны.
Ли Бо родился в 701 г. С юности мечтая о помощи людям, он избрал путь, странный для молодого человека его поколения: не держал экзаменов, ушел из дому, жил в стороне от жилищ, странствовал, увлекался даосским уединением. Ему было больше сорока лет, когда император вызвал его ко двору и наградил званием ханьлинь, что мы посчитали бы теперь академической степенью. "Бессмертный, низвергнутый с небес", - сказал о нем старший его современник - поэт Хэ Чжичжан. Ли Бо оставался поэтом, независимым в убеждениях и поступках, а они не согласовывались с чинопочитанием и придворными правилами: через три года Ли Бо покинул столицу для новых странствий и встреч с поэтами Ду Фу, Гао Ши и другими, оставшимися для нас неизвестными. Мятеж Ань Лушаня трагическим образом повлиял на судьбу Ли Бо. Через Лишань, где остановился на время поэт, проходили войска Ли Линя, младшего брата императора Су-цзуна, и Ли Бо согласился пойти к нему на службу. Ли Линь же посягнул на престол, и поэт, как его сторонник, был брошен в тюрьму, а затем сослан в далекий Елан. Но он был прощен. Его вернули с середины пути. Через несколько лет после этих событий, в 762 г., Ли Бо умер в доме своего родственника Ли Янбина, которому мы обязаны собранием сочинений поэта. Сохранилось свыше девятисот его стихотворений.
Ли Бо выделялся своей необычностью среди современников. Он чувствовал собственную незаурядность и верил в свое предназначение. "Огромная птица пэн однажды поднимется с ветром..." Восхваляя странствующих храбрецов, он думал о себе; защищая гонимых, он чувствовал себя победителем, не знающим преград. Другие поэты огорчались неудачами, сетовали на будничные неприятности каждодневного существования - Ли Бо с юности отбросил от себя мелочные тревоги и жил в непрерывном поэтическом горении, ощущая в самом себе целый мир и потому не страшась одиночества.
Ли Бо печален, даже традиционно печален. Но и в печали он мужественен, и недаром он восхваляет древнего поэта Се Тяо за его могучий дух, "достигающий до темного неба и взирающий на светлую луну". И уединение Ли Бо не похоже на тихое уединение его предшественников - Мэн Хаожаня или Ван Вэя: и радости и печали его безмерны - седым волосом в три тысячи чжанов протянулась грусть поэта! Все, что видит Ли Бо, огромно ("На Яньшани хлопья снега величиною с циновку...") Никольская С.В. “Очерк истории китайской литературы” В.П.Васильева и роман У Чэнъэня “Путешествие на Запад” // 22-я НКОГК. Ч. 3. М.: Наука, 1991. С. 44-55, и ведомы ему такие трудности, какие ни один человек и представить себе не может. Ему нужны не укромные уголки, чуть освещенные вечерним солнцем, а крутые вершины, летучие водопады, бурные реки. Он сам равен им на своем вечном пути странника, и, больше того, он - некто, живущий среди неба и земли, пребывающий с бессмертными среди звезд. Через тысячу лет после Цюй Юаня (поэта IV - III вв. до н.э.) китайский поэт снова встает рядом с бушующей стихией и безбоязненно распахивает ворота в небо ("Прогулка во сне на горе Тяньму" и другие стихотворения).
Сила образов Ли Бо поражала современников. "Опустит кисть - и устрашает ветры и ливни. А напишет стих - и вызовет слезы у злых и у добрых духов", - сказал о нем Ду Фу.
Таков Ли Бо - не отшельник, но и не человек, затерявшийся в суетной толпе. Он стоит в самой гуще, в самом тесном скоплении людей, и виден отовсюду, а сам видит весь современный ему мир - ничто не способно скрыться от его взгляда.
Ли Бо писал обо всем, что входило в круг тем танской поэзии. В "пограничных" его стихах - мужество, суровость и пленительный лиризм. Он не был чужд романтики походов, но и здесь он впереди многих других поэтов и пишет смелые стихи против войн, которые изобиловали 40-50-е годы VIII в.
С тех пор как китайцы пошли на Бодэн,
Враг рыщет у бухты Цинхай,
И с этого поля сраженья никто
Домой не вернулся живым.
И воины мрачно гладят за рубеж -
Возврата на родину ждут,
А в женских покоях как раз в эту ночь
Бессонница, вздохи и грусть "Луна над пограничными горами". Перевод А. Ахматовой.
В его творчестве прослеживается связь со старой народной поэзией. Свой стих он строил, умело расширяя рамки правил, подсказывая стихотворцам способы движения вперед, обновляя китайское стихосложение, приближая словарь поэзии к словарю жизни. Независимость Ли Бо была логическим развитием идеала свободы, провозглашенного почитаемым им Тао Юаньмином. Но Ли Бо хотел большего: он уверен в своей миссии поэта-пророка, поэта-учителя, требующей от него полной и, если угодно, безжалостной самоотдачи.
Ли Бо величествен, но в отношении его к людям нет и тени высокомерия или даже покровительства: он поглощен людскими тревогами, он доставляет радость людям, и знает об этом, и хочет этого. Но он и просвещает людей, учит их состраданию. Часто исследователи Ли Бо бывают так увлечены его стихами о космических далях и тонкой его лирикой, что не задерживаются на очень важных для полного понимания поэта стихах о трудовом народе. Этих стихов немного, в них - лишь общая картина, написанная несколькими сильными мазками, но преисполненная гневом и болью за человека.
Если бы из всей танской литературы до нас дошли только стихи Ли Бо, этого было бы вполне достаточно, чтобы говорить о времени высокогуманной поэзии. Отличительной чертой всей этой поэзии было знание народной жизни. На протяжении каких-либо ста лет мы можем наблюдать все большее наполнение поэзии каждодневными тревогами крестьянина.
Обличение несправедливости, сострадание к человеку - все это в классической китайской поэзии прежде всего связано с именем Ду Фу (712 - 770). Он сумел быть своеобразным и великим даже рядом с удивительным Ли Бо.
В творчестве Ду Фу обычно различают четыре периода. До тридцати пяти лет - это годы учения и скитаний, познания своей страны, дружбы и совместных странствий с Ли Бо, Гао Ши. Судя по немногим дошедшим до нас стихотворениям молодого Ду Фу, он полон мечтаний, веры в свои силы, и возможность приложения их. Затем - десять томительных лет в столице Чанъани, которую он покидает в сорок четыре года, когда бежит от мятежа Ань Лушаня. В столице Ду Фу бедствует, ему так и не удается устроиться на службу. Но собственные несчастья отступают перед нищетой и страданиями народа. Где-то вдали видит он уже и грядущую гибель Танского государства. И тогда появляются "Песни о боевых колесницах" - укор тому, кто рад войне. Небывалые стихи, открывающиеся проводами на войну и завершающиеся плачем и жалобами душ погибших. Ду Фу требует ограничения завоевательных войн, удовлетворения существующими размерами государства.
Незадолго до мятежа Ань Лушаня поэт написал большое стихотворение "Из столицы в Фэнсян". Это в нем знаменитые строки: "Вина и мяса слышен запах сытый, а на дороге - кости мертвецов". Это в нем новое для китайского общества чувство - стыд поэта за свое благополучие.
Не хватало лишь бедствий, принесенных мятедом Ань Лушаня, чтобы созревшая мысль поэта повела его дальше. Третий период творчества Ду Фу начинается со времени бегства из плена у мятежников. В плену он печалился о гибели страны. После бегства он пишет такие замечательные произведения, как "Деревня Цянцунь", шесть стихотворений - "Три чиновника" и "Три расставанья". Эти сюжетные стихи, дающие достоверное изображение семьи поэта и людей из народа. В "Чиновнике в Синьани" он описывает, как гонят на войну почти детей, говорит матерям о бесполезности слез: "Вы только исчахнете, целями днями горюя, а небо не сжалится, Небо - оно безучастно". Его "расставанья" - трагические монологи. В этих стихах боль за народ и боль за страну. В них и бытовые подробности, и масса "прозаизмов", и все вместе создает ту насыщенную поэзией картину действительности, за которую творениям Ду Фу дано название "поэтической истории".
Можно считать, что последний период творчества Ду Фу начался в 759 г., когда он бросил службу, к концу года приехал в Чэнду, и на западной окраине города построил свою "хижину". Однако жизнь его не стала умиротворенной и здесь, и кончил он ее в скитаниях. За последние одиннадцать лет им было написано больше тысячи стихотворений. Одна из них - "Стихи о том, как осенний ветер разломал камышовую крышу моей хижины". Собственное несчастье приводит поэта к мечте об огромном доме, в котором нашли бы спасение от дождя и ветра бедняки всей Поднебесной.
О, если бы
такой построить дои,
Под крышею
громадною одной,
Чтоб миллионы комнат
были в нем
Для бедняков,
обиженных судьбой!
Чтоб не боялся ветра и дождя
И, как гора,
был прочен и высок,
И если бы,
по жизни проходя,
Его я наяву
увидеть мог,
пусть мой развалится очаг,
Пусть я замерзну -
лишь бы было так Перевод А. Гитовича. .
Здесь уже не просто сострадание, не стыд благополучного перед страждущими, а прямое желание пожертвовать собою, если это нужно для блага бедняков. В этом - не только эволюция чувства Ду Фу, но и путь развития китайской поэзии в ее отношении к человеку. Стремление к самопожертвованию пока еще довольно абстрактно: поэт не ведал настоящих путей к облегчению жизни народа, и естественна его вера в добрые намерения государя: "Кто найдется, способный в государеву дверь постучаться, // Чтоб указ государя дал вздохнуть от войны и налогов?" Впрочем, как увидим дальше, вера в верховного правителя сохраняется даже у такого поэта, как Бо Цзюйи, который в своих обличениях был уже более конкретен, чем Ду Фу.
Думы о крестьянине, мечты о его довольстве, связанные с пренебрежением собственным благополучием, не оставляют Ду Фу и тогда, когда он пишет стихи о природе. В "Ливне" он равнодушен к тому, что протечет его хижина, только бы дождь поднял хлеба. Когда же ливень превращается в бедствие, он думает только о несчастьях хлебопашца и в стихотворении "В девятый день посылаю Цэнь Шэню" горюет о простом люде, о том, что не спасти посевов, и взывает к тому, кто мог бы усмирить тучи и затянуть прореху в небе.
Ду Фу создавал также традиционные стихи о друзьях, о природе. Этим стихам присуща ясность, простота и предметность.
Творчество Ду Фу оказывало большое влияние на китайскую поэзию в течение очень долгого времени. "Стихи Ли Бо и Ду Фу живут, и сияние их распространяется на десять тысяч чжанов", - писал танский поэт Хань Юй. Знаменитый сунский поэт Лу Ю черпал вдохновение в поэзии Ду Фу. Полководец и поэт Вэнь Тяньсян (казненный монгольской династией в конце XIII в.), находясь в тюрьме, читал Ду Фу и даже составил сборник из двухсот его пятисловных четверостиший. Он писал: "Я ощущал их как собственные стихи, забыв, что они принадлежат Ду Фу". Мы склонны думать, что влияние Ду Фу оказалось большим, чем влияние Ли Бо, потому что Ли Бо был, при поражающей самобытности своей индивидуальности, все же традиционен; Ду Фу же, будучи менее разносторонним и менее ярким, благодаря целеустремленности своего могучего таланта, впервые по-настоящему ввел в китайскую поэзию мир обездоленных, внимание к которому, существовавшее, конечно, и раньше, никогда не бывало столь пристальным и глубоким.
В одно время в Ду Фу жил Лю Чанцин (709 - 780), автор углубленно-созерцательных стихов о себе, о природе, о друзьях. В стихах Лю Чанцина закрепляется установившееся доброе отношение к человеку. Поэту близки люди нелегкой судьбы - крестьяне, рыбаки. Социальная окраска выступает ярче в поэзии Вэй Инъу (737 - 790) Бадак Александр Николаевич, Войнич Игорь Евгеньевич, Волчек Наталья Михайловна, Воротникова О.А., Глобус А. Всемирная история: В 24 т. / . Поэт знает крестьянскую нужду, говорит о ней и стыдится того, что он не обрабатывает землю, а деньги и еда ему идут из деревень. Мы видим, как чувство неловкости за свое обеспеченное существование, замеченное нами в стихах Ду Фу, а еще ранее у Ван Бо, охватывает всю танскую поэзию.
Во второй половине VIII в. раскрывается дарование третьего (после Ли Бо и Ду Фу) великого поэта танского времени - Бо Цзюйи. Свободный жанр его "Новых народных песен" был формой, вместившей в себя гнев нового поколения поэтов против господства несправедливости, в защиту крестьянства. Бо Цзюйи (772 - 846) вступил на путь стихотворца еще в юности. Он учился искусству поэзии на тонком восприятии природы и Мэн Хаожаня и Ван Вэя, на широте взгляда Ли Бо, на отчаянии Ду Фу. И как всех танских поэтов, его манила к себе чистотой помыслов и ясностью слова древняя поэзия Тао Юаньмина.
Ли Бо и Ду Фу самой жизнью своей определили свой разлад с обществом. Они оба были вне официального чиновничьего круга, в отличие от Бо Цзюйи, делавшего государственную карьеру и при каждом независимом слове рисковавшего ею. Бо Цзюйи всю карьеру свою сознательно поставил на службу поэзии, поэзию же - на службу современности. Он говорил, что "сочинение должно быть связано со временем, стихи должны быть связаны с действительностью".
Одно из первых его обличительных стихотворений - "Я смотрю, как убирают пшеницу". В нем нашел наиболее точное и четкое выражение зревший в стихах его предшественников мотив стыда перед тружеником-крестьянином:
А я за собою
какие знаю заслуги?
Ведь в жизни ни разу
я сам не пахал, не сеял.
А все ж получаю
казенные триста даней,
До нового года
зерно у меня в избытке.
Задумаюсь только,
и мне становится стыдно,
И после весь день я
не в силах забыть об этом Перевод Л. Эйдлина. .
Стихи Ду Фу помогли Бо Цзюйи осмыслить свои жизненные впечатления. После мятежа Ань Лушаня был окончательно нарушен старый порядок землепользования, а с 80-х годов VIII в. установлена система "двойных налогов" - летом и осенью. Крестьяне разорялись. Большая часть земли оказалась в руках крупных землевладельцев.
Женщина, весь урожай отдавшая в уплату налога и подбирающая зерна на чужом поле, может быть, у таких же бедняков, как она сама; крестьянин, собирающий траву дихуан, чтобы обменять ее на зерно, оставшееся от конского корма; раздетые и босые деревенские жители, дрожащие от холода ночью в своих лачугах; старик, во дворе у которого для императорского дворца срубили дерево, посаженное им тридцать лет назад, - вот кого увидел поэт и рассказал о них так, как до него не удавалось никому, даже Ду Фу.
Среди обличительных стихов Бо Цзюйи главное место занимают пятьдесят "Новых народных песен" и десять стихотворений цикла "Циньские напевы". Достаточно назвать подзаголовки "Новых народных песен", чтобы стала ясна их направленность: "Страдания крестьянина", "Против лихоимцев-чиновников"... Это стихотворения-рассказы с сюжетом, с монологом героя повествования. В них поэт позволял себе нарушить иной раз строгий размер официальной уставной строки или добавить одну строку вне строфы. Подобных вольностей нет в "Циньских напевах".
Стихи Бо Цзюйи представляют собою новую ступень в развитии китайской поэзии, как и в развитии китайской общественной мысли. В них отразилось и ухудшение условий жизни крестьянина, и изменение места поэта-мыслителя в Танском государстве. Как и Ду Фу, Бо Цзюйи на себе самом испытал бедность и злоключения лихолетья. Но Бо Цзюйи был еще и сановником, который своими глазами наблюдал механизм давления на народ, и разврат, и продажность, и грызню между придворными кликами. Он сам был тем чиновником, которому надлежало осуществлять давление на крестьянина, входя при этом в непосредственное с ним общение. Он знал историю Танского государства, понимал, к чему пришло оно, и, может быть, догадывался о приближении его конца. Он знал историю и владел мастерством поэзии всех былых веков. В последнем нет преувеличения: такова особенность старой китайской традиции. Бо Цзюйи преклонялся перед Ли Бо и Ду Фу, но его не удовлетворяла их поэзия; их путь вел его дальше.
В сюжетных стихах Юо Цзюйи появляются уже типизированные образы с обилием жизненных деталей. Еще нет индивидуализации героя, как не было ее и у Ду Фу, но от общих очертаний поэт приходит к более определенному рисунку. Человек рассматривается внимательнее, вплоть до некоторых особенностей его характера, что видно хотя бы на примере хрестоматийного "Старика со сломанной рукой" из "Новых народных песен". Новыми чертами были контрастные противопоставления в конце стихов, аллегории, резкий до грубости язык обличительных стихотворений. Во всем этом кроется простота, потребовавшая неусыпных трудов. И у Бо Цзюйи остается вера в государя. Но вполне вероятно, что она была вынужденной: и без того много крамолы содержалось в стихах поэта. И все же вера в монарха поколеблена безусловно: это видно по некоему ироническому оттенку, иногда проглядывающему в стихах поэта о государе.
Возросшее углубление во внутренний мир человека можно проследить по двум поэмам Бо Цзюйи, знаменующим вместе с тем достижения сюжетной поэзии. В "Вечной печали" под весьма прозрачным прикрытием описана любовь танского государя Сюань-цзуна к его наложнице Ян-гуйфэн. Поэт пишет о великом человеческом чувстве, о тоскующем по убитой возлюбленной несчастном императоре, как о простом смертном, достойном сожаления. Это единственный случай, когда поэта заинтересовали душевные страдания власть имущих. Через несколько лет он напишет стихи, в которых так скажет об обуревающих правителей чувствах: "Надменные, едут они на военный праздник... Они наедятся - сердца их будут спокойны. Они охмелеют - сильней распалится дух...".
Через десять лет, уже после "Новых народных песен" и "Циньских напевов", Бо Цзюйи создал поэму "Пипа". В ней в общем обыденная по тому времени жизнь описана без ярких красок, какими блещет "Вечная печаль". Ян-гуйфэн - олицетворение неумирающей любви, да и живет героиня среди бессмертных. Героиня же поэмы "Попа" важна читателю сама по себе: нелегкую ее долю разделила не одна женщина в Танском государстве.
Бо Цзюйи был не только великим поэтом, но и идеологом, обосновавшим направление литературы, вождем которого он являлся. Злободневность завладела стихами. Даже лирические стихи Бо Цзюйи, "пейзажные" и "философские", а их было множество, те, в которых он ищет успокоения, устав на склоне дней от непрерывной борьбы, хранят на себе следы уловленных поэтом мгновений современной ему жизни.
На лоянских дорогах, полях и межах
постоянна и вечна весна.
С ней когда-то простился я, нынче пришел.
Двадцать лет промелькнуло с тех пор.
Только годы мои молодые найти
мне уже не удастся никак,
Остальное же все - десять тысяч вещей -
неизменно, как было тогда Перевод Л. Эйдлина.
Ближайшим сподвижником Бо Цзюйи был Юань Чжэнь (779 - 831). В отличие от своего великого друга, он внешне смирился с жестокостью и несправедливостью века и возвысился до первого сановника двора - цзайсяна. Компромисс Юань Чжэня подчеркивает силу и идейность Бо Цзюйи, который не только пренебрег блестящей придворной карьерой, но и рисковал жизнью. Юань Чжэнь писал о жанре "Новых народных песен": "Слова их прямы и справедливы, дух груб и отважен; навлечь на себя кару - вот чего я боюсь и поэтому не осмеливаюсь обнародовать их". Тем не менее, как и Бо Цзюйи, Юань Чжэнь выдвигал и теоретические обоснования прогрессивного направления. Кроме "Новых народных песен" Юань Чжэнь написал много лирических стихотворений, а в прозе - знаменитую "Повесть об Ин-ин". Его лирика проста, избавлена от излишних реминисценций (за это ратовала группа Бо Цзюйи), всегда содержательна и значительна.
Чжан Цзи, Ван Цзянь, Ли Шэнь - наиболее видные поэты, составляющие группу единомышленников Бо Цзюйи, авторов "Новых народных песен" и других гражданских и лирических стихотворений. Ли Шэнь писал:
Весной посадит
он зернышки по одному,
А осень вернет их
обильнее в тысячу раз...
Где Моря Четыре,
земли невозделанной нет,
А все к земледельцу
приходит голодная смерть!
В IX в. поэты не просто "печалились" о крестьянине и даже не просто противопоставляли роскошь нищете, а задумывались сами и заставляли размышлять читателей над природой неравенства. "Почему же?" - спрашивали они всем своим творчеством. Все названные поэты были близкими друзьями, и сохранившаяся переписка некоторых из них заставляет предполагать не только поэтические, но и жаркие политические беседы и смелые замыслы.
Бо Цзюйи говорил в стихах о Чжан Цзи (768 - 830), что тот "никогда в своей жизни не писал пустых сочинений". Борьба с "пустыми сочинениями" входила в боевую программу группы Бо Цзюйи. Их поэзия не терпела "милых пустяков". Танские поэты сумели запечатлеть духовный облик человека тех времен.
От направления, воспеваемого Бо Цзюйи, нельзя оторвать и других танских поэтов, не столь близко к нему стоявших, поэзия которых была проникнута возмущением социальной несправедливости. Мэн Цзяо (751 - 814) И.А. Алябьева (ред) - Минск: Литература Т.5: Становление государств Азии. - 543с, старший современник Бо Цзюйи, поэт необычайно своеобразной индивидуальности, пишет стихотворение "Ткачиха" - о крестьянской девушке, спрашивающей, почему ткет она белый тонкий шелк, сама же носит грубое рваное платье. Сам поэт тоже был беден, хотя и принадлежал к чиновному сословию. Только к сорока шести годам Мэн Цзяо удалось наконец выдержать экзамен на ученую степень, но до конца дней своих он оставался бедняком. Вот картина в его "Осенних думах": приходит осень, а тяготы старости усугубляются бедностью, и в разрушенном доме нет дверей, и луна опускается прямо в постель, и среди четырех стен ветер проникает в одежду... Так пишет он о себе, выражая вместе с тем и общее настроение бедной служилой "интеллигенции". Может быть, поэтому он всю жизнь и почти во всех стихах своих мечтал о необычном, об удивительном, что несколько отдаляет его от Бо Цзюйи и ставит рядом с Хань Юем (768 - 824).
Хань Юй славен "возвратом к древности" в ритмической прозе, которую он стремился обновить и приблизить к требованиям реальной жизни. Опыт Хань Юя - прозаика отразился на поэтическом его творчестве; следы прозы, как уверяют китайские знатоки (и что, вслед за ними, можем заметить и мы), видны и в его стихах. Они сложны, но сквозь нагромождение традиционных намеков проглядывается жизнь и ее тревоги. Как и другие поэты, он озабочен бедами народа. Написанное в 799 г. стихотворение "Возвращаюсь в Пэнсен" начинается с того, что войско Поднебесной снова двинулось в поход. Когда же наступит мир? Поэт сетует на плохих советников государя и напоминает о засухе в Гуаньчжуне, о погибающих от голода людях, о наводнении на востоке страны, в потоках, уносивших трупы... Он готов разрезать собственную печень, из нее приготовить бумагу и на ней своей кровью обо всем написать государю. Здесь, так же как и у Ду Фу, - готовность поэта к самопожертвованию. Во второй части стихотворение теряет поэтическую силу. Но в целом оно показательно для атмосферы танского времени: гражданская тенденция пронизывала творчество самых разных поэтов на протяжении двух, если не более, веков. Гражданская тенденция смыкается с общим гуманистическим направлением танской поэзии, выражающимся в размышлениях о законах человеческой природы, о добре и зле в человеческих отношениях. Одно из лучших стихотворений Хань Юя - "Камни горы". Помимо поэтических, живописных достоинств, оно замечательно широтою взглядов поэта. Непримиримый враг и гонитель буддизма, Хань Юй способен найти успокоение духа в чуждом ему буддийском храме... Среди нагромождения скал затерялась тропа. К вечеру добирается он до храма... Монах рассказывает о прекрасной буддийской росписи на древних стенах, стелет постель, чистит циновку, ставит еду. Посветлело небо, поэт пускается в путь. Горы краснеют, и вода голубеет от рассеянных повсюду лучей солнца... Если жизнь человеческая может быть столь радостной, то так ли уж необходимо обвивать себя путами человеческих отношений?.. "В одном желанье признаюсь немногим моим друзьям, - восклицает поэт, - // Хочу до старости жить здесь, отсюда не уходить" Мальцева Е.В. В.П.Васильев как исследователь китайской литературы // Материалы по истории и филологии Центральной Азии. Вып. 4. Улан-Удэ, 1970. С. 9-11..
Прошло два века высокого напряжения литературы, появления одного за другим незаурядных талантов, каждый из которых внес в поэзию и свои индивидуальные особенности. Для поэтов последнего столетия Танского государства пора его расцвета была историей, как историей для них был мятеж Ань Лушаня, после которого наступило время распада страны, обострения противоречий между двором и местными правителями, вражды придворных групп и назревания крестьянских восстаний.
Почему через тысячу двести лет из дали времен и пространств в наш полный собственных забот XX век все еще тянется рука китайского человека эпохи Тан, почему продолжают свою жизнь для нас его встречи и расставания, его повседневные радости и печали, почему сочувствие вызывает в нас поэт, который никак не мог поправить, казалось бы, давно ушедшие в небытие дела? Далекие люди в далекой стране приблизились к нам силой не для нас предназначавшегося ими слова, подтвердившего единство человечества, неразрывность вечной связи народов и поколений на земле.
Эйдлин — Танская поэзияС 618 г. в Китае начинается правление династии Тан, продолжавшееся почти триста лет. Династия пришла к власти, подавив крестьянские восстания. Танские императоры узрели силу народа в самом начале становления нового государства. Император Тай-цзун, сын основателя династии, мог с полным правом предостеречь своего наследника: «Лодку сравню с правителем народа, реку сравню с простым народом: река способна нести на себе лодку, способна и перевернуть лодку».В результате объединения отдельных враждовавших между собою княжеств было создано могучее Танское государство. Власть сосредоточивалась в руках императора. Его резиденцией был Чанъань — город с миллионным населением, в который стекались люди из разных мест. Первые правители Танского государства проявили немалую заботу о благосостоянии страны, раздали казенные и безнадзорные земли крестьянам, ограничили власть крупных помещиков, всемерно поощряли ремесло и торговлю. Полтораста лет страна жила мирной, сравнительно спокойной жизнью.Конечно, страна богатела на тяжком крестьянском труде, но это все же было не «мрачное» средневековье, а время, просвещенность которого поддерживалась, в частности, системой экзаменов на чиновничьи должности. По-видимому, система эта, дававшая довольно широкую возможность привлечения талантов и допускавшая к политической деятельности не только высшие, но и средние и низшие слои землевладельцев, нарушалась подкупами, но все же она существовала, и обойти ее было нелегко.Дотоле невиданная широта общения с внешним миром способствовала знакомству с самыми различными и среди них ранее незнакомыми Китаю религиозными воззрениями. Широта эта склоняла к религиозной терпимости, а вместе с нею и к свободе в выражении мнений, которая постепенно, однако, все больше ограничивалась.Традиционное уважение к литературе приобрело практический характер: одним из главных предметов на экзаменах являлась поэзия. В политику и в литературу пришли выходцы из семей средних и малопоместных землевладельцев, выросшие в деревнях и связанные многими нитями с крестьянством, люди более близкие к народу, чем старая аристократическая верхушка. Это не могло не оказать влияния на литературу.Кругозор танского литератора намного расширился. Жизненный опыт поэта уже не ограничивался родным селением и ближним городком, а включал в себя обширнейшую страну с неодинаковыми условиями жизни в различных ее областях, с большими городами и далекими окраинами. Поэт, будучи чаще всего государственным чиновником, и своей службой, и творчеством принимал участие в жизни страны.Когда мы обращаемся к танской литературе, мы прежде всего говорим о лирической поэзии. Она продолжила и развила великие достижения прошлого, сама же поднялась до невиданно высоких вершин. Она развивалась исподволь, потому что ей нужно было освободиться от чертополоха «красивости», заполнявшего поля литературы на протяжении предшествующего века, и выделить те живые традиции, которые могли послужить вдохновению танского времени. Кроме доханьских и ханьских поэтов, это были Жуань Цзи, Тао Юаньмин, Се Линъюнь, Се Тяо, Бао Чжао, Юй Синь… Чтобы сбросить путы того, что мы теперь назвали бы формализмом, танским поэтам надо было, воспользуемся словами Ду Фу, «не пренебрегая современниками, любить древних». И если каждый из перечисленных выше поэтов внес свой вклад в рождение великой танской поэзии, то главное место принадлежит все же творчеству Тао Юаньмина.Преодолевая внутреннюю пустоту и внешнюю цветистость стихов V — VI вв., первые танские поэты отчасти были сами еще носителями этих пороков, но на их творчество уже легла печать нового: будущей простоты формы и глубины поэтической мысли.В танское время переживали свой расцвет пятисловные и семисловные стихи — по пять и по семь иероглифов в строке, с определенным чередованием тонов, с цезурой перед последними тремя знаками в строке, с непременной и чаще всего единой рифмой (для современного читателя в значительной мере утерянной вследствие перемен в звучании иероглифов). Семисловные стихи появились после пятисловных и предоставили большую возможность применению в поэзии разговорного языка.Новаторство танской поэзии сочеталось с традиционностью изобразительных средств и выражалось не только в открытии новой, но — часто — и в углублении привычной темы. Горы и реки, застава и луна, странник, ива и весна — все это жило и развивалось в китайской поэзии с далеких времен «Шицзина», и все это приобретало на протяжении веков новую окраску, облекалось более близкой к жизни художественной плотью. В движении поэзии от возвышенности к всеобщности и повседневности и конкретности выразилось то гениальное направление поэзии танского времени, на котором были достигнуты наибольшие ее победы.Конфуцианство, развиваясь и видоизменяясь, всегда было главной мировоззренческой основой китайской литературы. Художник — не философ, и нельзя того или иного китайского поэта просто определять как конфуцианца, буддиста или даоса. Верны слова акад. В.М. Алексеева о том, что стихи танских поэтов «представляют нам старинную, строгую, классическую поэзию, чисто конфуцианскую по типу и идеологии, хотя не без постоянных эклектических прорывов в фантастику даосов и мистику буддистов». Даже при тех обстоятельствах, когда стихи принадлежат буддийскому монаху, как, например, Цзяожаню, мы прежде всего замечаем в них человеческую непосредственность во взгляде на мир и очаровывающее нас чувство слияния с природой.В нравственности сила литературы, и китайская поэзия танского времени в полной мере подтверждает это. В качестве общих черт танской поэзии может быть отмечено усложнение взгляда поэзии на жизнь и развитие формальных достижений, теснейшим образом связанных с углублением и расширением ее содержания.В поэзии VI в., в пору недолгого существования Суйского государства, уже появились новые по своей направленности произведения. Поэт и сановник Сюэ Даохэн (540 — 609) писал традиционные, обремененные украшениями стихи, но среди них мы вдруг замечаем и простоту, и открытость чувств, ставшие затем знаменем поэзии эпохи Тан.В начале танской поэзии стоят «четверо выдающихся», среди которых заметное место занимают Ван Бо (649 — 676) и Лу Чжаолинь (637 — 689). Знаменитое сочинение Ван Бо «Во дворце тэнского князя» сохраняет еще и отвлеченность, и цветистость, и лад предшествующей поэзии, но уже полно чувствами и пейзажами, предвещающими грядущую силу и простоту. У Ван Бо — и самообличение, в дальнейшем обычное для танской поэзии («Не развожу шелкопрядов, а одеваюсь, не обрабатываю землю, а ем. За какие же мои добродетели все это?»), и сочувствие людям, а не просто любование природой, и воспевание дружбы. В коротких стихотворениях поэт достигает лишенного вычурностей изящества, чем так прославилась впоследствии танская поэзия. А Лу Чжаолинь написал стихи «Чанъань — подражание древнему», в которых блестящая столица представлена без восхищения в противовес привычной манере «дворцовых» стихов. Так «четверо выдающихся» — кроме упомянутых, еще Ло Биньван (640? — 684?) и Ян Цзюн (650 — 692?), — продолжая традицию, преодолевали ее, что заметил в дальнейшем Ду Фу.Подлинное же новаторство начинается с Чэнь Цзыана (661 — 702). Живший почти одновременно с «четырьмя выдающимися», он опередил их. Чэнь Цзыан был государственным чиновником, заботившимся о благе народа. Он докладывал императрице: «В правлении государя нет ничего дороже успокоения людей». Служения людям требовал он и от поэзии. Он не мог, да и не желал рвать с традицией и, осуждая красивости прежних времен, одобрял стихи Цао Пи, восторгался поэзией Жуань Цзи и Цзо Сы. Этим возвращением к древнему он отвечал на требования своего времени. Чэнь Цзыан явил пример поэта, личность и стихи которого гармонировали между собою, пример государственного деятеля, стремившегося отдать свой дар стихотворца делу, которому служил. В приближении к подобной гармонии в жизни и творчестве был идеал последующей поэзии, и не удивительно, что позднейшие современники — среди них Ду Фу, Хань Юй, Бо Цзюйи — произнсли немало хвалебных слов о Чэнь Цзыане, после трудов которого открывается самое славное время расцвета танской поэзии.В литературе оно начинается поэзией Мэн Хаожаня (689 — 740), жившего в памятные для страны годы Кайюань и оставившего более двухсот шестидесяти стихотворений, по большей части пятисловных. Известные нам волнения в жизни Мэн Хаожаня были вызваны неудачами, связанными с государственной службой. До сорока лет он занимался науками, а когда захотел служить, то сначала получил отказ, потом был взят на место чиновника, но служил очень недолго и окончил свои дни в бедности. «В Северный зал больше бумаг не ношу, К Южной горе вновь я в лачугу пришел. Я не умен — мной пренебрег государь. Болен всегда, — и позабыли друзья».В творчестве Мэн Хаожаня есть благородство отрешенности от чиновничьей суеты, есть грустная радость слияния с природой, доброта нелицемерного человеческого чувства. Творчество Мэн Хаожаня тематически не выходит за границы узкого мирка, в котором он жил (он называет себя лумэньским отшельником). Великий сунский поэт Су Ши отмечал высоту содержания поэзии Мэн Хаожаня и ограниченность отраженной в ней жизни. Но этот, казалось бы, узкий мирок был неотделимой составной частью большого и широкого мира, лежавшего перед танской поэзией, и стихи Мэн Хаожаня ценны и заключенной в них судьбою поэта. Они удивительно чисты и свободны от лишних слов, они как бы скульптурны, так ясно вырисовываются в них и человек и природа, и все это вместе создает картину жизни, окружавшей поэта и друзей его, к которым он обращается в своих стихах. Мирный отшельник Мэн Хаожань был смелым пролагателем новых путей в поэзии: лишь решительно отвергнув живучее наследие дворцовых стихотворцев и обратившись ко вновь возрожденным творениям Тао Юаньмина с его утверждением человеческой личности и Се Линъюня с его проникновением в природу, можно было так просто и ясно выразить себя, как это сделал Мэн Хаожань.»Я люблю учителя Мэна», — писал Ли Бо. Но, пожалуй, ближе всех к Мэн Хаожаню оказался Ван Вэй (701 — 761). Жизнь Ван Вэя была более схожей с жизнью остальных танских поэтов. Он служил, в двадцать один год уже имел высокую научную степень, вращался в кругу именитых людей и был увлечен своими успехами и блеском страны. Поэтому в юности так часты у него чуждые Мэн Хаожаню стихи о воинских подвигах. Он создал, в частности, повторяющуюся затем не раз в китайской поэзии трогательную и героическую историю старого полководца не у дел, которого страна призвала к оружию, когда ей стало угрожать чужеземное нашествие.Ван Вэй ненамного пережил Мэн Хаожаня, но на судьбе его успел сказаться мятеж Ань Лушаня, сыгравший трагическую роль в жизни почти всех самых больших танских поэтов. Ван Вэй не покинул столицу, и Ань Лушань заставил его служить мятежникам. После подавления мятежа поэт на некоторое время был подвергнут опале.С годами в стихах Ван Вэя все большее место занимает природа. Он обращается к буддизму. Вначале он примиряет службу с уединением и даже в одном из дошедших до нас писем порицает Тао Юаньмина, предпочевшего стыд милостыни стыду службы, в дальнейшем же стихи его говорят о полном отказе от чиновничьей карьеры.По словам ученого XVIII в. Шэнь Дэцяня, Мэн Хаожань воспринял у Тао Юаньмина «безмятежность и отрешенность», Ван Вэй же — «чистоту и сочность». Ван Вэй был не только поэтом, но и каллиграфом и живописцем. Су Ши сказал о нем: «Возмешь его стихи, в стихах — картина, взглянешь на его картины, в картинах — стихи». Стихи Ван Вэя объемны — в них звуки, ощущения, запахи… «Сосны вобрали в себя звук, содержащийся в ветре, — писал он. — Цветы стоят над изображениями в озере… В тонких ветвях ветер беспорядочно шумит. Среди редких теней холоден свет луны».Буддийские воззрения Ван Вэя, весьма «модные» в его время, заставили поэта искать уединения и как можно меньше говорить о самом себе. Но природа Ван Вэя уже более связана с людьми, чем у Мэн Хаожаня. Сравним со стихами Ван Вэя знаменитое стихотворение Мэн Хаожаня «Весеннее утро»:Меня веснойНе утро пробудило:Я отовсюдуСлышу крики птиц.Ночь напролетШумели дождь и ветер.Цветов опавшихСколько — посмотри!(Перевод Л. Эйдлина)Если пейзажные стихи Мэн Хаожаня — это всегда прежде всего способ выражения чувств самого поэта, то в творчестве Ван Вэя даже там, где, казалось бы, речь идет только о природе, всегда незримо присутствует человек, любующийся ею. В этом — пришедшее в китайскую литературу с Ван Вэем усиление внимания и интереса к человеку.Горы пустынны.Не видно души ни одной.Лишь вдалекеГолоса людские слышны.Вечерний лучПротянулся в сумрак лесной,Зеленые мхиОзарил, сверкнув с вышины.(Перевод Арк. Штейнберга).Поэзия Гао Ши (702 — 765) и близких к нему поэтов говорит о широких просторах родины, о судьбе людей и о тяготах их жизни. Еще не умея в них особенно проникнуть, поэты задумывались над тем, как страдает народ. Их еще ослеплял блеск победных походов, но видели они и муки покинутых семей, и смерть кормильцев; уже рождалось сомнение в том, насколько оправданны эти жертвы.Неудачи в карьере, годы странствий и, наконец, желанная служба, очень скоро ставшая постылой, — вот внешняя канва жизни Гао Ши. Поэт дважды побывал на границе в походах. Так появился знаменитый его «Яньский напев».Гао Ши собственными глазами видел и бои, и походы, и тоскующих жен, и оставленные поля. Из непосредственных наблюдений над крестьянской жизнью рождаются у Гао Ши стихи «Написанное в дороге» — о труде и бедах народа.Уже в который раз в истории китайской литературы служба ужаснула поэта. В стихотворении «Уезд Фэнцю» Гао Ши пишет, как он тяготится жизнью чиновника: он кланяется высшим и разбивает свое сердце, он неволит народ и наполняет печалью. Он знает, что жить надо обрабатывая «южное поле» и пустив все мирские тревоги по воле волн на восток. Он мечтал бы о спокойной жизни на старой горе, если бы не приказ государя. Он думает о Тао Юаньмине и о его сочинении «Домой, к себе!» Собственно говоря, и «южное поле» тоже из Тао Юаньмина («Целину распахал я на далекой окраине южной»), но как много значит время: Гао Ши, для которого талант и судьба Тао Юаньмина — предел стремлений, уже печалится не только своим унижением, но и болью, причиняемой им народу. Фигура крестьянина как главного человека обретает более конкретные очертания. Это происходит наряду с общим вниманием к доброму началу в человеческой личности. Недаром же говорит Гао Ши, расставаясь с другом: «Ты не печалься, что в дальний путь не едет с тобою друг: // Есть ли под нашим небом такой, кто бы не знал тебя!»Здесь, в творчестве одного поэта, переплелись «пейзажная» и «пограничная» темы, на которые разделяют (очень условно) китайские историки литературы танскую поэзию ее расцвета. Больше того, именно искусство пейзажа помогло китайской поэзии создать столь выразительное описание боев и походов, занимавших большое место в нелегкой жизни народа. Поэт Цэнь Шэнь (715 — 770) — автор многих «пейзажных» стихов — рисует яркие картины военной страды, в которых природа и люди составляют единое целое. Мужественность, порожденная суровой природой, жестокими силами преодолеваемой стихии, в стихах поэта уживается с лиризмом, с нежным чувством к встречаемому или провожаемому другу — образ, непременный для танской поэзии.В стихах Цэнь Шэня поражает и чуть ли не этнографическая точность, и в то же время любовь к необыкновенному, особенно в явлениях природы. Он пишет о горе в огненных тучах, закрывших все небо и никогда не рассеивающихся, о птицах, которые не смеют долетать сюда ближе, чем на тысячу ли. Он пересказывает легенду о кипящем море, над которым не проносятся птицы.Как и Гао Ши, как и прочие его современники, Цэнь Шэнь избрал четверостишие для выражения чувств, владеющих им: пока они еще ограничиваются тоской по дому, любовью к другу, но уже обретена та благородная сдержанность их проявления, которая сильнее, чем громкая жалоба.Поверхностному читателю «военных» стихов Цэнь Шэня может показаться, что, в отличие от большинства танских поэтов, он увлечен походами и воспевает их. Но это не совсем так, потому что и Цэнь Шэнь замечает контраст между вольготной жизнью знати в походе и трудами простого воина. Вообще становится все яснее, что стихи о походах — также одно из проявлений жадного влечения к общественной жизни, столь характерного для китайской поэзии первой половины существования Танского государства.И все-таки, несмотря на сочувствие стихотворцев страданиям воинов, несмотря на понимание того, что главные тяготы войн ложатся на плечи народа, даже несмотря на слова поэта Лю Ваня, что смерть в бою — удел воина, заслуги же достаются полководцу, время резкого осуждения войны еще не пришло.Выше было сказано о том, что принятое деление танской поэзии на «пейзажную» и «пограничную» весьма условно. И Гао Ши, и Цэнь Шэнь, и Ван Чанлин (698 — 757) создали много прекрасных лирических стихотворений, развивая традиции творчества поэтов-«пейзажистов» и обогащая поэзию более широким общественным содержанием. Вместе с тем каждый из этих разных поэтов так или иначе предварил творчество своих гениальных современников — Ли Бо и Ду Фу.Ли Бо принадлежит к тем немногим поэтам, чье творчество вобрало в себя всю жизнь народа и выразило его дух. Такие поэты всегда тесно связаны со своим временем, но они и вечны; они в наибольшей силой выражают свою народность, но они и всемирны.Ли Бо родился в 701 г. С юности мечтая о помощи людям, он избрал путь, странный для молодого человека его поколения: не держал экзаменов, ушел из дому, жил в стороне от жилищ, странствовал, увлекался даосским уединением. Ему было больше сорока лет, когда император вызвал его ко двору и наградил званием ханьлинь, что мы посчитали бы теперь академической степенью. «Бессмертный, низвергнутый с небес», — сказал о нем старший его современник — поэт Хэ Чжичжан. Ли Бо оставался поэтом, независимым в убеждениях и поступках, а они не согласовывались с чинопочитанием и придворными правилами: через три года Ли Бо покинул столицу для новых странствий и встреч с поэтами Ду Фу, Гао Ши и другими, оставшимися для нас неизвестными. Мятеж Ань Лушаня трагическим образом повлиял на судьбу Ли Бо. Через Лишань, где остановился на время поэт, проходили войска Ли Линя, младшего брата императора Су-цзуна, и Ли Бо согласился пойти к нему на службу. Ли Линь же посягнул на престол, и поэт, как его сторонник, был брошен в тюрьму, а затем сослан в далекий Елан. Но он был прощен. Его вернули с середины пути. Через несколько лет после этих событий, в 762 г., Ли Бо умер в доме своего родственника Ли Янбина, которому мы обязаны собранием сочинений поэта. Сохранилось свыше девятисот его стихотворений.Ли Бо выделялся своей необычностью среди современников. Он чувствовал собственную незаурядность и верил в свое предназначение. «Огромная птица пэн однажды поднимется с ветром…» Восхваляя странствующих храбрецов, он думал о себе; защищая гонимых, он чувствовал себя победителем, не знающим преград. Другие поэты огорчались неудачами, сетовали на будничные неприятности каждодневного существования — Ли Бо с юности отбросил от себя мелочные тревоги и жил в непрерывном поэтическом горении, ощущая в самом себе целый мир и потому не страшась одиночества.Ли Бо печален, даже традиционно печален. Но и в печали он мужественен, и недаром он восхваляет древнего поэта Се Тяо за его могучий дух, «достигающий до темного неба и взирающий на светлую луну». И уединение Ли Бо не похоже на тихое уединение его предшественников — Мэн Хаожаня или Ван Вэя: и радости и печали его безмерны — седым волосом в три тысячи чжанов протянулась грусть поэта! Все, что видит Ли Бо, огромно («На Яньшани хлопья снега величиною с циновку…»), и ведомы ему такие трудности, какие ни один человек и представить себе не может. Ему нужны не укромные уголки, чуть освещенные вечерним солнцем, а крутые вершины, летучие водопады, бурные реки. Он сам равен им на своем вечном пути странника, и, больше того, он — некто, живущий среди неба и земли, пребывающий с бессмертными среди звезд. Через тысячу лет после Цюй Юаня (поэта IV — III вв. до н.э.) китайский поэт снова встает рядом с бушующей стихией и безбоязненно распахивает ворота в небо («Прогулка во сне на горе Тяньму» и другие стихотворения).Сила образов Ли Бо поражала современников. «Опустит кисть — и устрашает ветры и ливни. А напишет стих — и вызовет слезы у злых и у добрых духов», — сказал о нем Ду Фу.Таков Ли Бо — не отшельник, но и не человек, затерявшийся в суетной толпе. Он стоит в самой гуще, в самом тесном скоплении людей, и виден отовсюду, а сам видит весь современный ему мир — ничто не способно скрыться от его взгляда.Ли Бо писал обо всем, что входило в круг тем танской поэзии. В «пограничных» его стихах — мужество, суровость и пленительный лиризм. Он не был чужд романтики походов, но и здесь он впереди многих других поэтов и пишет смелые стихи против войн, которые изобиловали 40-50-е годы VIII в….С тех пор как китайцы пошли на Бодэн,Враг рыщет у бухты Цинхай,И с этого поля сраженья никтоДомой не вернулся живым.И воины мрачно гладят за рубеж -Возврата на родину ждут,А в женских покоях как раз в эту ночьБессонница, вздохи и грусть.(«Луна над пограничными горами». Перевод А. Ахматовой)Суровый и сложный Ли Бо — автор пятидесяти девяти стихотворений «Древнего», в которых сравнивает себя с Конфуцием и обличает неправду.В его творчестве прослеживается связь со старой народной поэзией. Свой стих он строил, умело расширяя рамки правил, подсказывая стихотворцам способы движения вперед, обновляя китайское стихосложение, приближая словарь поэзии к словарю жизни. Независимость Ли Бо была логическим развитием идеала свободы, провозглашенного почитаемым им Тао Юаньмином. Но Ли Бо хотел большего: он уверен в своей миссии поэта-пророка, поэта-учителя, требующей от него полной и, если угодно, безжалостной самоотдачи.Ли Бо величествен, но в отношении его к людям нет и тени высокомерия или даже покровительства: он поглощен людскими тревогами, он доставляет радость людям, и знает об этом, и хочет этого. Но он и просвещает людей, учит их состраданию. Часто исследователи Ли Бо бывают так увлечены его стихами о космических далях и тонкой его лирикой, что не задерживаются на очень важных для полного понимания поэта стихах о трудовом народе. Этих стихов немного, в них — лишь общая картина, написанная несколькими сильными мазками, но преисполненная гневом и болью за человека.Если бы из всей танской литературы до нас дошли только стихи Ли Бо, этого было бы вполне достаточно, чтобы говорить о времени высокогуманной поэзии. Отличительной чертой всей этой поэзии было знание народной жизни. На протяжении каких-либо ста лет мы можем наблюдать все большее наполнение поэзии каждодневными тревогами крестьянина.Обличение несправедливости, сострадание к человеку — все это в классической китайской поэзии прежде всего связано с именем Ду Фу (712 — 770). Он сумел быть своеобразным и великим даже рядом с удивительным Ли Бо.В творчестве Ду Фу обычно различают четыре периода. До тридцати пяти лет — это годы учения и скитаний, познания своей страны, дружбы и совместных странствий с Ли Бо, Гао Ши. Судя по немногим дошедшим до нас стихотворениям молодого Ду Фу, он полон мечтаний, веры в свои силы, и возможность приложения их. Затем — десять томительных лет в столице Чанъани, которую он покидает в сорок четыре года, когда бежит от мятежа Ань Лушаня. В столице Ду Фу бедствует, ему так и не удается устроиться на службу. Но собственные несчастья отступают перед нищетой и страданиями народа. Где-то вдали видит он уже и грядущую гибель Танского государства. И тогда появляются «Песни о боевых колесницах» — укор тому, кто рад войне. Небывалые стихи, открывающиеся проводами на войну и завершающиеся плачем и жалобами душ погибших. Ду Фу требует ограничения завоевательных войн, удовлетворения существующими размерами государства.Незадолго до мятежа Ань Лушаня поэт написал большое стихотворение «Из столицы в Фэнсян». Это в нем знаменитые строки: «Вина и мяса слышен запах сытый, а на дороге — кости мертвецов». Это в нем новое для китайского общества чувство — стыд поэта за свое благополучие.Не хватало лишь бедствий, принесенных мятедом Ань Лушаня, чтобы созревшая мысль поэта повела его дальше. Третий период творчества Ду Фу начинается со времени бегства из плена у мятежников. В плену он печалился о гибели страны. После бегства он пишет такие замечательные произведения, как «Деревня Цянцунь», шесть стихотворений — «Три чиновника» и «Три расставанья». Эти сюжетные стихи, дающие достоверное изображение семьи поэта и людей из народа. В «Чиновнике в Синьани» он описывает, как гонят на войну почти детей, говорит матерям о бесполезности слез: «Вы только исчахнете, целями днями горюя, а небо не сжалится, Небо — оно безучастно». Его «расставанья» — трагические монологи. В этих стихах боль за народ и боль за страну. В них и бытовые подробности, и масса «прозаизмов», и все вместе создает ту насыщенную поэзией картину действительности, за которую творениям Ду Фу дано название «поэтической истории».Можно считать, что последний период творчества Ду Фу начался в 759 г., когда он бросил службу, к концу года приехал в Чэнду, и на западной окраине города построил свою «хижину». Однако жизнь его не стала умиротворенной и здесь, и кончил он ее в скитаниях. За последние одиннадцать лет им было написано больше тысячи стихотворений. Одна из них — «Стихи о том, как осенний ветер разломал камышовую крышу моей хижины». Собственное несчастье приводит поэта к мечте об огромном доме, в котором нашли бы спасение от дождя и ветра бедняки всей Поднебесной.О, если бытакой построить дои,Под крышеюгромадною одной,Чтоб миллионы комнатбыли в немДля бедняков,обиженных судьбой!Чтоб не боялся ветра и дождяИ, как гора,был прочен и высок,И если бы,по жизни проходя,Его я наявуувидеть мог,Тогда — пусть мой развалится очаг,Пусть я замерзну -лишь бы было так.(Перевод А. Гитовича).Здесь уже не просто сострадание, не стыд благополучного перед страждущими, а прямое желание пожертвовать собою, если это нужно для блага бедняков. В этом — не только эволюция чувства Ду Фу, но и путь развития китайской поэзии в ее отношении к человеку. Стремление к самопожертвованию пока еще довольно абстрактно: поэт не ведал настоящих путей к облегчению жизни народа, и естественна его вера в добрые намерения государя: «Кто найдется, способный в государеву дверь постучаться, // Чтоб указ государя дал вздохнуть от войны и налогов?» Впрочем, как увидим дальше, вера в верховного правителя сохраняется даже у такого поэта, как Бо Цзюйи, который в своих обличениях был уже более конкретен, чем Ду Фу.Думы о крестьянине, мечты о его довольстве, связанные с пренебрежением собственным благополучием, не оставляют Ду Фу и тогда, когда он пишет стихи о природе. В «Ливне» он равнодушен к тому, что протечет его хижина, только бы дождь поднял хлеба. Когда же ливень превращается в бедствие, он думает только о несчастьях хлебопашца и в стихотворении «В девятый день посылаю Цэнь Шэню» горюет о простом люде, о том, что не спасти посевов, и взывает к тому, кто мог бы усмирить тучи и затянуть прореху в небе.Ду Фу создавал также традиционные стихи о друзьях, о природе. Этим стихам присуща ясность, простота и предметность.Творчество Ду Фу оказывало большое влияние на китайскую поэзию в течение очень долгого времени. «Стихи Ли Бо и Ду Фу живут, и сияние их распространяется на десять тысяч чжанов», — писал танский поэт Хань Юй. Знаменитый сунский поэт Лу Ю черпал вдохновение в поэзии Ду Фу. Полководец и поэт Вэнь Тяньсян (казненный монгольской династией в конце XIII в.), находясь в тюрьме, читал Ду Фу и даже составил сборник из двухсот его пятисловных четверостиший. Он писал: «Я ощущал их как собственные стихи, забыв, что они принадлежат Ду Фу». Мы склонны думать, что влияние Ду Фу оказалось большим, чем влияние Ли Бо, потому что Ли Бо был, при поражающей самобытности своей индивидуальности, все же традиционен; Ду Фу же, будучи менее разносторонним и менее ярким, благодаря целеустремленности своего могучего таланта, впервые по-настоящему ввел в китайскую поэзию мир обездоленных, внимание к которому, существовавшее, конечно, и раньше, никогда не бывало столь пристальным и глубоким.В одно время в Ду Фу жил Лю Чанцин (709 — 780), автор углубленно-созерцательных стихов о себе, о природе, о друзьях. В стихах Лю Чанцина закрепляется установившееся доброе отношение к человеку. Поэту близки люди нелегкой судьбы — крестьяне, рыбаки. Социальная окраска выступает ярче в поэзии Вэй Инъу (737 — 790). Поэт знает крестьянскую нужду, говорит о ней и стыдится того, что он не обрабатывает землю, а деньги и еда ему идут из деревень. Мы видим, как чувство неловкости за свое обеспеченное существование, замеченное нами в стихах Ду Фу, а еще ранее у Ван Бо, охватывает всю танскую поэзию.Во второй половине VIII в. раскрывается дарование третьего (после Ли Бо и Ду Фу) великого поэта танского времени — Бо Цзюйи. Свободный жанр его «Новых народных песен» был формой, вместившей в себя гнев нового поколения поэтов против господства несправедливости, в зашиту крестьянства.Бо Цзюйи (772 — 846) вступил на путь стихотворца еще в юности. Он учился искусству поэзии на тонком восприятии природы и Мэн Хаожаня и Ван Вэя, на широте взгляда Ли Бо, на отчаянии Ду Фу. И как всех танских поэтов, его манила к себе чистотою помыслов и ясностью слова древняя поэзия Тао Юаньмина.Ли Бо и Ду Фу самой жизнью своей определили свой разлад с обществом. Они оба были вне официального чиновничьего круга, в отличие от Бо Цзюйи, делавшего государственную карьеру и при каждом независимом слове рисковавшего ею. Бо Цзюйи всю карьеру свою сознательно поставил на службу поэзии, поэзию же — на службу современности. Он говорил, что «сочинение должно быть связано со временем, стихи должны быть связаны с действительностью».Одно из первых его обличительных стихотворений — «Я смотрю, как убирают пшеницу». В нем нашел наиболее точное и четкое выражение зревший в стихах его предшественников мотив стыда перед тружеником-крестьянином:А я за собоюкакие знаю заслуги?Ведь в жизни ни разуя сам не пахал, не сеял.А все ж получаюказенные триста даней,До нового годазерно у меня в избытке.Задумаюсь только,и мне становится стыдно,И после весь день яне в силах забыть об этом.(Перевод Л. Эйдлина).Стихи Ду Фу помогли Бо Цзюйи осмыслить свои жизненные впечатления. После мятежа Ань Лушаня был окончательно нарушен старый порядок землепользования, а с 80-х годов VIII в. установлена система «двойных налогов» — летом и осенью. Крестьяне разорялись. Большая часть земли оказалась в руках крупных землевладельцев.Женщина, весь урожай отдавшая в уплату налога и подбирающая зерна на чужом поле, может быть, у таких же бедняков, как она сама; крестьянин, собирающий траву дихуан, чтобы обменять ее на зерно, оставшееся от конского корма; раздетые и босые деревенские жители, дрожащие от холода ночью в своих лачугах; старик, во дворе у которого для императорского дворца срубили дерево, посаженное им тридцать лет назад, — вот кого увидел поэт и рассказал о них так, как до него не удавалось никому, даже Ду Фу.Среди обличительных стихов Бо Цзюйи главное место занимают пятьдесят «Новых народных песен» и десять стихотворений цикла «Циньские напевы». Достаточно назвать подзаголовки «Новых народных песен», чтобы стала ясна их направленность: «Страдания крестьянина», «Против лихоимцев-чиновников»… Это стихотворения-рассказы с сюжетом, с монологом героя повествования. В них поэт позволял себе нарушить иной раз строгий размер официальной уставной строки или добавить одну строку вне строфы. Подобных вольностей нет в «Циньских напевах».Стихи Бо Цзюйи представляют собою новую ступень в развитии китайской поэзии, как и в развитии китайской общественной мысли. В них отразилось и ухудшение условий жизни крестьянина, и изменение места поэта-мыслителя в Танском государстве. Как и Ду Фу, Бо Цзюйи на себе самом испытал бедность и злоключения лихолетья. Но Бо Цзюйи был еще и сановником, который своими глазами наблюдал механизм давления на народ, и разврат, и продалжность, и грызню между придворными кликами. Он сам был тем чиновником, которому надлежало осуществлять давление на крестьянина, входя при этом в непосредственное с ним общение. Он знал историю Танского государства, понимал, к чему пришло оно, и, может быть, догадывался о приближении его конца. Он знал историю и владел мастерством поэзии всех былых веков. В последнем нет преувеличения: такова особенность старой китайской традиции. Бо Цзюйи преклонялся перед Ли Бо и Ду Фу, но его не удовлетворяла их поэзия; их путь вел его дальше.В сюжетных стихах Юо Цзюйи появляются уже типизированные образы с обилием жизненных деталей. Еще нет индивидуализации героя, как не было ее и у Ду Фу, но от общих очертаний поэт приходит к более определенному рисунку. Человек рассматривается внимательнее, вплоть до некоторых особенностей его характера, что видно хотя бы на примере хрестоматийного «Старика со сломанной рукой» из «Новых народных песен». Новыми чертами были контрастные противопоставления в конце стихов, аллегории, резкий до грубости язык обличительных стихотворений. Во всем этом кроется простота, потребовавшая неусыпных трудов. И у Бо Цзюйи остается вера в государя. Но вполне вероятно, что она была вынужденной: и без того много крамолы содержалось в стихах поэта. И все же вера в монарха поколеблена безусловно: это видно по некоему ироническому оттенку, иногда проглядывающему в стихах поэта о государе.Возросшее углубление во внутренний мир человека можно проследить по двум поэмам Бо Цзюйи, знаменующим вместе с тем достижения сюжетной поэзии. В «Вечной печали» под весьма прозрачным прикрытием описана любовь танского государя Сюань-цзуна к его наложнице Ян-гуйфэн. Поэт пишет о великом человеческом чувстве, о тоскующем по убитой возлюбленной несчастном императоре, как о простом смертном, достойном сожаления. Это единственный случай, когда поэта заинтересовали душевные страдания власть имущих. Через несколько лет он напишет стихи, в которых так скажет об обуревающих правителей чувствах: «Надменные, едут они на военный праздник… Они наедятся — сердца их будут спокойны. Они охмелеют — сильней распалится дух…».Через десять лет, уже после «Новых народных песен» и «Циньских напевов», Бо Цзюйи создал поэму «Пипа». В ней в общем обыденная по тому времени жизнь описана без ярких красок, какими блещет «Вечная печаль». Ян-гуйфэн — олицетворение неумирающей любви, да и живет героиня среди бессмертных. Героиня же поэмы «Попа» важна читателю сама по себе: нелегкую ее долю разделила не одна женщина в Танском государстве.Бо Цзюйи был не только великим поэтом, но и идеологом, обосновавшим направление литературы, вождем которого он являлся. Злободневность завладела стихами. Даже лирические стихи Бо Цзюйи, «пейзажные» и «философские», а их было множество, те, в которых он ищет успокоения, устав на склоне дней от непрерывной борьбы, хранят на себе следы уловленных поэтом мгновений современной ему жизни.На лоянских дорогах, полях и межахпостоянна и вечна весна.С ней когда-то простился я, нынче пришел.Двадцать лет промелькнуло с тех пор.Только годы мои молодые найтимне уже не удастся никак,Остальное же все — десять тысяч вещей -неизменно, как было тогда.(Перевод Л. Эйдлина)Ближайшим сподвижником Бо Цзюйи был Юань Чжэнь (779 — 831). В отличие от своего великого друга, он внешне смирился с жестокостью и несправедливостью века и возвысился до первого сановника двора — цзайсяна. Компромисс Юань Чжэня подчеркивает силу и идейность Бо Цзюйи, который не только пренебрег блестящей придворной карьерой, но и рисковал жизнью. Юань Чжэнь писал о жанре «Новых народных песен»: «Слова их прямы и справедливы, дух груб и отважен; навлечь на себя кару — вот чего я боюсь и поэтому не осмеливаюсь обнародовать их». Тем не менее, как и Бо Цзюйи, Юань Чжэнь выдвигал и теоретические обоснования прогрессивного направления. Кроме «Новых народных песен» Юань Чжэнь написал много лирических стихотворений, а в прозе — знаменитую «Повесть об Ин-ин». Его лирика проста, избавлена от излишних реминисценций (за это ратовала группа Бо Цзюйи), всегда содержательна и значительна.Чжан Цзи, Ван Цзянь, Ли Шэнь — наиболее видные поэты, составляющие группу единомышленников Бо Цзюйи, авторов «Новых народных песен» и других гражданских и лирических стихотворений. Ли Шэнь писал:Весной посадитон зернышки по одному,А осень вернет ихобильнее в тысячу раз…Где Моря Четыре,земли невозделанной нет,А все к земледельцуприходит голодная смерть!(Перевод Л. Эйдлина)В IX в. поэты не просто «печалились» о крестьянине и даже не просто противопоставляли роскошь нищете, а задумывались сами и заставляли размышлять читателей над природой неравенства. «Почему же?» — спрашивали они всем своим творчеством. Все названные поэты были близкими друзьями, и сохранившаяся переписка некоторых из них заставляет предполагать не только поэтические, но и жаркие политические беседы и смелые замыслы.Бо Цзюйи говорил в стихах о Чжан Цзи (768 — 830), что тот «никогда в своей жизни не писал пустых сочинений». Борьба с «пустыми сочинениями» входила в боевую программу группы Бо Цзюйи. Их поэзия не терпела «милых пустяков». Танские поэты сумели запечатлеть духовный облик человека тех времен.От направления, воспеваемого Бо Цзюйи, нельзя оторвать и других танских поэтов, не столь близко к нему стоявших, поэзия которых была проникнута возмущением социальной несправедливости. Мэн Цзяо (751 — 814), старший современник Бо Цзюйи, поэт необычайно своеобразной индивидуальности, пишет стихотворение «Ткачиха» — о крестьянской девушке, спрашивающей, почему ткет она белый тонкий шелк, сама же носит грубое рваное платье. Сам поэт тоже был беден, хотя и принадлежал к чиновному сословию. Только к сорока шести годам Мэн Цзяо удалось наконец выдержать экзамен на ученую степень, но до конца дней своих он оставался бедняком. Вот картина в его «Осенних думах»: приходит осень, а тяготы старости усугубляются бедностью, и в разрушенном доме нет дверей, и луна опускается прямо в постель, и среди четырех стен ветер проникает в одежду… Так пишет он о себе, выражая вместе с тем и общее настроение бедной служилой «интеллигенции». Может быть, поэтому он всю жизнь и почти во всех стихах своих мечтал о необычном, об удивительном, что несколько отдаляет его от Бо Цзюйи и ставит рядом с Хань Юем (768 — 824).Хань Юй славен «возвратом к древности» в римтической прозе, которую он стремился обновить и приблизить к требованиям реальной жизни. Опыт Хань Юя — прозаика отразился на поэтическом его творчестве; следы прозы, как уверяют китайские знатоки (и что, вслед за ними, можем заметить и мы), видны и в его стихах. Они сложны, но сквозь нагромождение традиционных намеков проглядывается жизнь и ее тревоги. Как и другие поэты, он озабочен бедами народа. Написанное в 799 г. стихотворение «Возвращаюсь в Пэнсен» начинается с того, что войско Поднебесной снова двинулось в поход. Когда же наступит мир? Поэт сетует на плохих советников государя и напоминает о засухе в Гуаньчжуне, о погибающих от голода людях, о наводнении на востоке страны, в потоках, уносивших трупы… Он готов разрезать собственную печень, из нее приготовить бумагу и на ней своей кровью обо всем написать государю. Здесь, так же как и у Ду Фу, — готовность поэта к самопожертвованию. Во второй части стихотворение теряет поэтическую силу. Но в целом оно показательно для атмосферы танского времени: гражданская тенденция пронизывала творчество самых разных поэтов на протяжении двух, если не более, веков. Гражданская тенденция смыкается с общим гуманистическим направлением танской поэзии, выражающимся в размышлениях о законах человеческой природы, о добре и зле в человеческих отношениях. Одно из лучших стихотворений Хань Юя — «Камни горы». Помимо поэтических, живописных достоинств, оно замечательно широтою взглядов поэта. Непримиримый враг и гонитель буддизма, Хань Юй способен найти успокоение духа в чуждом ему буддийском храме… Среди нагромождения скал затерялась тропа. К вечеру добирается он до храма… Монах рассказывает о прекрасной буддийской росписи на древних стенах, стелет постель, чистит циновку, ставит еду. Посветлело небо, поэт пускается в путь. Горы краснеют, и вода голубеет от рассеянных повсюду лучей солнца… Если жизнь человеческая может быть столь радостной, то так ли уж необходимо обвивать себя путами человеческих отношений?.. «В одном желанье признаюсь немногим моим друзьям, — восклицает поэт, — // Хочу до старости жить здесь, отсюда не уходить».О том же просил некогда Тао Юаньмин, придя к ученому, живущему на востоке: «Я хотел бы остаться пожить у тебя, государь мой, // Прямо с этого дня до холодного времени года!» По-своему и в применении к своей эпохе Хань Юй повторяет с детства впитанные великие образцы. С другой стороны, очевидно отличие «Камней горы» от как будто похожего стихотворения Ли Бо «Прогулка во сне на горе Тяньму». В одном случае романтический пейзаж и человек, поставленный наравне с независимой, гордой стихией, что исключает самую мысль о жалком прислуживании тем слабым, кто правит в мире. В другом случае, через полстолетия после смерти Ли Бо, пейзаж успокоения, представленный с массой реалистических подробностей, который не было в пейзажах Мэн Хаожаня и Ван Вэя. В поэзии Хань Юя человек ищет не полного уединения, в гармонии с природой и общения с друзьями. Само время, в которое писал Хань Юй, не благоприятствовало отстранению поэзии от действительности, чему примером — жизнь и творчество многих поэтов, в первую очередь его самого.Соратником Хань Юя по «возврату к древности» в прозе был Лю Цзунъюань (773 — 819), прославившийся также своими стихами. Различия в воззрении на мир двух этих выдающихся поэтов не помешали им встать рядом в борьбе за очищение китайской ритмической прозы. Из проникновенной эпитафии, сочиненной Хань Юем, «Надпись на могильном камне Лю Цзыхоу» мы узнаем о прекрасных человеческих качествах Лю Цзунъюаня, о готовности его пожертвовать собственным благополучием для друга. В этой надписи есть примечательные слова о том, что поэт сам отказался от спокойного продвижения по службе и, прожив трудную жизнь, сумел достичь высот в творчестве.И в прозе и в стихах Лю Цзунъюань был обличителем. В стихах о крестьянах и «пейзажных» звучат сострадание и любовь к человеку. Не совсем справедливо называемые «пейзажными», стихи танских поэтов в совокупности создали пленительную картину родины и имели глубокое воздействие на души соотечественников. К ним примыкают и известные стихи о расставании и о тоске по далекому родному краю. Все вместе они составляют могучую симфонию любви к родине.Прошло два века высокого напряжения литературы, появления одного за другим незаурядных талантов, каждый из которых внес в поэзию и свои индивидуальные особенности. Для поэтов последнего столетия Танского государства пора его расцвета была историей, как историей для них был мятеж Ань Лушаня, после которого наступило время распада страны, обострения противоречий между двором и местными правителями, вражды придворных групп и назревания крестьянских восстаний.Последний большой танский поэт — Ду Му (803 — 853) — мечтает в своих стихах о восстановлении былого могущества страны и тоскует по прежним далеким временам. Но, следуя традиции обличения, Ду Ма в стихах на темы китайской истории пишет о былых пороках не без того, чтобы не намекнуть на нынешние. Примером могут служить, в частности, стихи о красавице Ян-гуйфэй — тема, ставшая привычной после «Вечной печали» Бо Цзюйи. в стихах Ду Му есть внутренняя полемика с романтическим образом «Вечной печали», в них Ян-гуйфэй предстает как зло для страны.В стихах Ду Му меньше конкретности в изображении народных бед и больше размышлений над общим состоянием страны, часто в аллегорической форме, как, например, в стихотворении «Ранние гуси».Неумирающей остается лирическая традиция — природа и человек. Простота и непосредственность чувств, пафос активного созерцания присущи и поэзии Ду Му. Его «Поездка в горы» пленяла сердца читателей. Казалось бы, в стихах его отмечен случайный эпизод, а в нем — и жизнь, и поэзия, и природа, и человек в своих внутренних переживаниях и внешних обстоятельствах.Обличение социальных пороков современности приобретает в эту позднюю эпоху завуалированный историческим сюжетом характер не только в стихах Ду Му. Эта манера отличает и Ли Шанъиня (813 — 853). Причины иносказаний, способа не нового для китайской поэзии, связаны, очевидно, с невозможностью открытого вызова, со сложностью общественной обстановки, созданной утерей двором центральной власти и постоянными распрями враждующих между собою групп, в которые попадали и поэты, так или иначе примыкавшие к господствующим слоям общества. Во всяком случае, поэзия, пусть даже прикрываясь уходом в прошлое и утеряв присущую Бо Цзюйи конкретность, волновалась вопросами жизни страны, искала (в пределах кругозора своего времени, наивно обращаясь, скажем, к несчастиям, приносимым фаворитками) истоки переживаемых народом несчастий. Когда Ли Шанъинь пишет, например, о ханьском государе Вэнь-ди, который пригласил к себе ученого поэта Цзя И, но беседовал с ним не о бедах народа, а о злых и добрых духах, то, по существу, речь идет не о Вэнь-ди, а о современных Ли Шанъиню правителях, проявлявших интерес к сверхъестественным силам в ущерб заботам о народе. В одном из стихотворений поэт утверждает, что умиротворение страны во власти людей, а не неба.Ли Шанъинь прожил трудную жизнь незадачливого чиновника, метавшегося между двумя враждовавшими придворными группами. У него много стихов, в которых осмысление судеб страны смыкается с размышлениями о собственной его горестной участи. Так, в одном из стихотворений говорится о душевном беспокойстве поэта, которое перерастает в предчувствие общественных бедствий: он гонит коней, поднимается на древнюю равнину; закатное солнце беспредельно прекрасно, но оно приближает темные сумерки.Ли Шанъинь — единственный известный нам танский поэт, писавший любовные стихи. Они для него были и мечтою о несбывшемся счастье. Тема любви заняла большое место в прслетанских стихах жанра цы.Уходил последний век Танской династии. Не прекращались раздоры двора с фаньчжэнями — властителями провинций, войны фаньчжэней между собой; бесчинствовали евнухи, захватившие власть при дворе, все большие тяготы ложились на плечи крестьян, притеснялись ремесленники в городах. И все это разрешилось крестьянским восстанием, в ходе которого повстанцы на некоторое время захватили Чанъань. Танское государство приближалось к своему концу.Поэты второй половины IX столетия во многом повторяли темы и следовали за формальными достижениями танской поэзии. Среди них были продолжатели обличительного направления, были и такие, которых тревожное время заставило от него отстраниться. Сыкун Ту (837 — 908) попытался во всем повторить такого идеального, с его точки зрения, поэта, как Тао Юаньмин. Он отказывался от должностей, предлагаемых ему; как любимые великим поэтом герои древности Бои и Шуци, он обрек себя на голодную смерть, не желая жить при новой династии. В мировоззрении Сыкун Ту, что не было редкостью тогда, смешались конфуцианство и даосизм. «Оба притиворечащих друг другу элемента уживаются в одной и той же личности Сыкун Ту, точно так же, как мы замечаем это и в личности Тао Цяня», — говорит В.М. Алексеев в «Китайской поэме о поэте», посвященной «Поэтическим категориям» Сыкун Ту. Правда, у Сыкун Ту даосизм начинает принимать уже религиозные формы, чего нет у Тао Юаньмина, а кроме того танский поэт склонен к буддизму. Стихи Сыкун Ту теряют предметность, так отличающую танскую поэзию. Они рисуют некий условный мир, отражающийся в душе поэта. Тонкий и изысканный лирик, Сыкун Ту, по существу, далек от общественных проблем. Природа, птицы, вино, цветы — вечный арсенал традиционной поэзии, которому он старался не изменять. Даже когда поэт говорит о бедствиях страны, на первом плане оказываются его собственные восприятия и чувства.В истории китайской литературы Сыкун Ту больше всего известен как автор «Поэтических категорий» — «Поэмы о поэте», состоящей из двадцати четырех стихотворений о вдохновении поэта. Вся поэма представляет собою мечтание о подлинном поэте. Она наполнена отвлеченными образами, дающими расплывчатые, с трудом уловимые определения задач поэзии. Этим произведением как бы завершился танский период китайской поэзии. «Поэтические категории» Сыкун Ту при всей их «темноте» синтезируют представления танской поэзии в восприятии талантливого ученого поэта, воспитанного на многовековых традициях, которые и составляли ее основу.Танская поэзия принадлежит времени, когда литература выполняла также роль философской и даже исторической науки. Развиваясь на протяжении трехсот лет существования Танского государства, она была поэзией новых открытий и познания мира, в художественном его осознании, в понимании возможностей и задач человека в обществе. И она не перестала быть живым организмом, с веками не превратилась в литературный памятник, пригодный только для почитания и изучения.Почему через тысячу двести лет из дали времен и пространств в наш полный собственных забот XX век все еще тянется рука китайского человека эпохи Тан, почему продолжают свою жизнь для нас его встречи и расставания, его повседневные радости и печали, почему сочувствие вызывает в нас поэт, который никак не мог поправить, казалось бы, давно ушедшие в небытие дела? Далекие люди в далекой стране приблизились к нам силой не для нас предназначавшегося ими слова, подтвердившего единство человечества, неразрывность вечной связи народов и поколений на земле.
Эйдлин — Танская поэзия
Л. Эйдлин
ТАНСКАЯ ПОЭЗИЯ
(Поэзия эпохи Тан. — М., 1987. — С. 5-24)
